Однако шеф пожевал губами и хмыкнул.
— Вы ему верите? — спросил он внезапно.
— Конечно, — ответил я. — У нас нет оснований ему не верить.
— Мы его проверяли?
— Конечно. В деле есть отметки. Я и сам помню все эти операции в Лондоне.
И я поведал начальнику, как Вальтера раз пять проверяли на тайниках: он вынимал и передавал нам контейнеры, и каждый раз наши технари внимательно изучали, не вскрывались ли они английской или иной контрразведкой, — к счастью, все проходило гладко, и никто не сомневался в честности Вальтера. Да и в беседах я не раз возвращался то к связям Вальтера в прошлом, то к другим мелким деталям, зафиксированным в деле, — чтобы врать, как известно, нужно иметь хорошую память, — ни одной осечки, ни одного противоречия, все без сучка без задоринки.
Шеф слушал меня спокойно и без всякого интереса.
— В Джакарте его тоже проверяли, и тоже все гладко, Ваш Вальтер с самого начала работал на англичан, это их опытный агент, тонкая подстава, а мы — круглые идиоты!
Шеф резанул рукой прокуренный воздух.
— Не может быть! — удивился я. — Он так к нам хорошо относился (первый учитель! — мелькнуло в голове).
— Точная информация от немецких друзей. Какой я идиот! Зачем я клюнул на предложение совсем из другого региона! — убивался шеф. — Кому нужна была поездка в Берлин? Работал бы он себе в Джакарте. и черт с ним! В конце концов, это другой отдел. а тут конец года, отчет, и думаете, меня погладят по головке за английскую подставу?! Вечно беда с этими энтузиастами-фрицами (имелись в виду немецкие друзья из «штази»), вдруг проявили инициативу, мудаки, стали его проверять и докопались! А вы тут со своим сраным айсбайном. Что мне теперь с вами делать, куда направлять на работу? Вы же расшлепаны, причем давно!
Я вышел из кабинета словно оплеванный. До сих пор я никогда не испытывал горечи предательства, я чуть не плакал, я ненавидел предателя и готов был убить его. Я не знал, что впоследствии меня не раз предадут и чужие и свои, и все это опротивеет, и станет привычным, и не будет вызывать совершенно никаких эмоций.
Старею. Я старею.
А может, я клубничку съесть посмею?
Плешь зачесать, напялить панталоны?
По набережной гоголем пройтись?
Русалок слушал я во время оно.
Т. С. Элиот
Среди величественно-однообразных парижских дворцов только Эйфелева башня настойчиво узнаваема, и в голову лезет суровое мужское затворничество в разведывательной школе, вечерний треп в накуренном холле, когда взводный, «слуга царю, отец солдатам», спрашивал коллегу: «О чем ты думаешь, глядя на Эйфелеву башню?» «О сексе!» — со слезою подыгрывал тот. «Почему именно о сексе?» — пучил глаза взводный и делал вид, что хочет схватить подчиненного чуть пониже живота. «Я всегда о нем думаю!» — признавался начинающий шпион.
Вот и сейчас эта Эйфелева словно выпрыгивает из Парижа прямо ко мне в объятия.
— Мы обязательно должны пойти в оперу, просто стыд, что мы ни разу не были в Гранд-опера, — говорит Татьяна, обволакивая меня своими серо-зелеными глазами. — В прошлом веке русская аристократия не вылезала из Гранд-опера.
Татьяна — это моя бесподобная жена, и она, как всегда, права, черт побери. Правда, Татьяна не знает, что я лечу в Париж не для развлечений в Гранд-опера, а для выполнения важного разведывательного задания: тайной встречи с ценнейшим агентом КГБ.
Боже, если бы она только знала, как долго мы дискутировали на Лубянке, брать ее в Париж или не брать, выставляя все pros & cons! если бы она представляла, что мой седовласый шеф с сияющим красным носом, словно у шекспировского Бардольфа («Когда спускаешься с Бардольфом в винный погреб, не надо брать с собою фонаря»), видел в ней страшную помеху для всей операции из-за присущего проклятому прекрасному полу безудержных любопытства и эгоизма («Она затаскает тебя по магазинам!» — вопил он не без оснований) и все-таки уступил доводам замначальника разведки — лукавого мудреца: поездка туристом с женой — это самая лучшая разведывательная легенда, только глупейшая контрразведка узрит в таком супружеском вояже зловещий шпионский смысл. И вот меня, заслуженного генерала (хотя я в возрасте, но по утрам приседаю двадцать раз, выгляжу как огурчик и даже раз в две недели встречаюсь с одной вдовушкой), направляют с боевым заданием (разумеется, как туриста-пенсионера).
Пусть турист разевает рот, пялясь на кафедралы и дворцы с «мушиного кораблика», бегущего по Сене, мне эти тривиальности до фени, и каждая прожилка на моих щеках дрожит, когда дует ветерок с острова Сен-Луи — там на Анжуйской набережной, около дома номер 17, у входа в отель «de Lauzun», где когда-то жили величайший художник Домье и не менее великий, но сумрачный поэт Шарль Бодлер, там у рокового входа и должна состояться моя встреча с ценным агентом.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу