Аслан Кудабаев: Сила одного

Старшина продолжил?

— Но я могу поступить и по— другому. Могу порвать и выбросить этот дрянной листок бумаги в сортир, быстрее даже, чем ты ешь свой вонючий обед в этой скотской столовой…

— Я медленно ем…

— Что?!

— Я всегда ем не спеша…

— Ты ешь не спеша? То есть ты хочешь сказать, что ешь, никуда не торопясь, я правильно тебя понял, подонок?

— Так точно.

— Очень хорошо. Не беспокойся, подонок, возможно, очень скоро тебе придется жрать очень быстро, и ты еще будешь жалеть, что тебе в тарелку мало наложили того дерьма, которое тебе придется глотать. В дисбате ведь оно так, Шагаев. И тебе лучше заранее привыкать к нему. А сейчас, если хочешь сохранить остатки своих зубов, закрой эту чертову дыру, которую ты называешь своим ртом, и слушай, что я тебе скажу, понял?

— Понял.

— Так вот. Я могу порвать этот листок и забыть про него. Конечно, не из сострадания к твоей жалкой судьбе. А теперь я хочу, чтобы ты спросил: для чего я могу сделать это?

— Для чего?

— Умница! Ну разве не умница— с первого раза все понимает, а? Если ты будешь идти вперед такими темпами, Шагаев, того и гляди, ты скоро всех нас не у дел оставишь, а? Как сам думаешь, Шагаев?

Данко промолчал.

— Смотри-ка, уже зазнаешься. Даже не отвечаешь, а, Шагаев? Ну не вундеркинд ли, а? Вундеркинд, самый настоящий! С такими мозгами тебе бы на скрипке играть. Стоял бы себе, пиликал где-нибудь в переходе… А теперь, слушай сюда, подонок. Значит, так— выбора у тебя нет. Поэтому я тебе выбора и не предлагаю. Сделаешь то, что я тебе скажу, получишь за это хорошие бабки, — понял, Шагаев, реальные бабки, — а потом спокойно уволишься и поедешь домой, в свой Урюпинск. Если же нет— прямиком отсюда отправишься в дисбат. И уж поверь: я сделаю все, чтобы ты отсюда не вышел. Если ты думаешь, что я тут сижу и просто тебя пугаю, ты глубоко ошибаешься. И это будет твоя последняя ошибка в твоей никчемной жизни, поверь. Я даже не говорю тебе “подумай”, потому что это занятие не для тебя. И не для этой ситуации, в которую ты сейчас вляпался. Надеюсь, это хоть ты понимаешь, подонок? А теперь я, просто из формальности, спрашиваю тебя: ты согласен?

Тупоголовый, краснолицый, самодовольный прапорщик попал в самую точку. Жажда скорого “дембеля” — увольнения из армии— самая сильная жажда у любого старослужащего. Розовая мечта, предел всех желаний. Вернее— предел, за которым осуществляются все желания: свобода, пьянки, девчонки. И все такое. Лишиться этого или отсрочить хотя бы на некоторое время— для старослужащего смерти подобно. Смерти мучительной и унизительной. Одна мысль о том, что твои сослуживцы уже “тащаться” дома. А ты по-прежнему топчешь сапоги за забором, сможет свести с ума любого двадцатилетнего “старика”. А оказаться после долгой нудной службы еще и не где-нибудь, а в самом дисбате— это это и вовсе все равно что быть заживо погребенным. Дисбат— это адская смесь самого скверного, что есть в армии. Самые волчьи порядки, самые волчьи законы. Самая собачья жизнь. Такая жизнь и в страшном сне не приснится. Такой жизни никто не захочет. И такой жизни Данко тоже себе не хотел. На фига тогда вообще нужна жизнь? Бегать, как пес на цепи, за забором, под дулами автоматов, и знать, что не забудешь это никогда. Поэтому краснолицый, мясистый прапорщик попал в самую точку— выбора у Данко не было. И ответ был только один.

— Я согласен. Что я должен сделать?

— Об этом ты узнаешь позже— когда будет нужно. А теперь — иди, — сказал старшина, доставая грязными пальцами из смятой пачки очередную сигарету.

Вечером, после команды “отбой”, когда вся замученная на плацу сумасбродом— старшиной рота предалась долгожданному сну, Данко с тремя “дембелями”— друзьями, тоже “земелями”, сидя в каптерке, поминали молодого “зему” Мишку Салахова.

К Наташе в этот вечер Данко решил не ходить— не до этого. О чем позвонил ей в санчасть из ротной канцелярии по телефону. Позвонил и немного расстроился, уловив по голосу, что его отсутствие ее нисколько не огорчило. Впрочем, в данную минуту Данко на это было плевать. Как и на все остальное. Утренний разговор со старшиной по-прежнему, как и весь день, крутился у него в голове. Как ни старался Данко гнать прочь эти скверные мысли, как ни убеждал себя не нервничать преждевременно, все было тщетно.

Оставалось последнее, испытанное всеми замордованными жизнью поколениями средство. Старое как мир. Добрая порция спиртного. Уйти от реальности, забыть о действительности. Вспомнить тех, кого уже нет. И никогда не будет. Сегодня солдаты-земляки поминали найденного мертвым в петле рядового Мишку Салахова.