Михаил Серегин - К строевой - годен!

Витек поднялся, взял со стола пустой стакан. Налил в него самогонки до краев и медленно осушил одним махом.

– Силен.

– Силен, – понеслось со всех сторон.

Аленка зааплодировала.

– Я иду служить, – сделал заявление заплетающимся языком Виктор, сел, обнял за шею Аленку, а в следующее мгновение в полубреду повис на ней, невольно хватаясь руками за мягкое.

Витя стоял перед военкоматом, крепко держа Аленку за... В общем, пониже талии.

– Лысенький ты мой, голубоглазенький, – шептала она, – поосторожнее там.

Сморгнув, Витек провел рукой по голове.

– Где мои волосы?

– Мы вместе с твоей мамой стригли тебя вечером. Я держала тебя, а она стригла. Так твой папа велел. Говорит, в армии все так ходят.

– Поживем – увидим. А мы с тобой любовью-то занимались?

Аленка хихикнула и сообщила, что он ни на что не был годен.

– Твоя мама даже предлагала мне остаться.

– А твоя мама предлагала тебе остаться?

– Нет. Она и так меня ругала за то, что я пришла домой во втором часу.

– Да, в жизни две беды: понос и теща. Извини.

– А почему?

– Теща?

– Нет, понос.

– Дорогая, ты еще так молода, и у тебя все впереди, – он невольно рыгнул ей в лицо и не стал больше извиняться. Не стоит. Пусть она запомнит о нем хоть что-то.

Родители стояли в стороне и не мешали молодым прощаться. В центре небольшого пятачка перед военкоматом – никого. Призывники с родственниками, любимыми и друзьями стояли под деревьями и вели неспешные разговоры.

В основном, гадали, кто куда попадет, просили чаще писать, напутствовали, чтобы лишний раз сыновья не подставляли свои головы.

Капитан, проверявший повестку у Резинкина, когда тот приходил на медкомиссию, вышел на середину небольшой асфальтированной площадки.

– Становись! – зычно скомандовал он, и людская масса пришла в движение.

Взяв старенький рюкзачок, висевший на сучке дерева, Витя набросил его на плечо. Внутри, кроме зубной щетки, пасты и куска мыла, имели место быть еще и обруч домашней колбасы, немного брынзы и котлет.

Аленка прильнула к нему. Их губы соединились. Мир разделился на две половинки – до этой первой в его жизни военной команды и после. Груз расставания навалился на всех, кто пришел провожать своих пацанов.

Подошли проститься мать и отец. Витя обнял отца, поцеловал мать, не скрывающую слез. В последний раз он чмокнул Аленку.

– Не беременей тут без меня.

– Постараюсь, – пролепетала она и смахнула слезу.

Он не очень твердыми шагами заторопился к выстраивающейся шеренге.

Первым стоял широкоплечий – тот, которого Витек приколол и выставил перед комиссией без трусов.

Затесавшись пятым или шестым, Витя замер.

– Все? – спросил сам себя капитан, оглядывая родственников и ища тех, кто, может быть, никак не мог расстаться с близкими. – Вроде все.

Найдя глазами своих, Резинкин стоял в строю и видел, как мать теребит платок, как отец сурово смотрит на него, как Аленка время от времени помахивает маленькой тоненькой ладошкой.

– Безбородов!

– Здесь!

– Солдат, услышав свою фамилию, громко и четко отвечает «я», – просветил капитан.

– Я!

Резинкин пропустил все эту галиматью мимо ушей. Ему бы на ногах устоять. Говорили, будет автобус. Пока до Твери докатят, он немного отойдет от вчерашнего.

– Резинкин!

– Здесь!

– Не здесь, а «я»! – внушил персонально капитан.

– А вы? – не понял Витя.

Призывники дружно заржали.

– Говори «я».

– Вы. То есть я. Я!

– Ногузадерищев!

– Я!

– Надо же, и такие фамилии бывают?! Ни хрена себе!

– Я!

К капитану сзади подошел маленького роста конопатый паренек со здоровенной сумкой в руке и потянул его за рукав.

Офицер отдернул руку и вытаращился на чудо.

– Здесь в армию забирают?

– Фамилия?

– Иванов.

По списку выходило, что Ивановых аж трое.

– Имя?

– Иван.

– Становись в строй.

Таща ношу, Иванов встал в самом конце.

– Решил все два года на своих харчах продержаться? – не удержался капитан, сравнивая габариты сумки и парня.

– Кушать люблю.

– Пора бросать эту вредную привычку.

– В армии совсем не едят? – перепугался Иванов.

– Нет. В армии принимают пищу. Сейчас выходим за ворота и садимся в автобус. Нале-во!

Призывники недружно повернулись и потопали за офицером, расселись в автобусе.

Резинкин прилип к стеклу и, не помня себя, махал до тех пор, пока видел мать, отца и Аленку. Потом он откинулся на спинку кресла и скосил глаза на сидящего соседа.