Федор Зуев - Обреченные на месть

Сам я с утра обошелся наикрепчайшим чаем с лимоном, и так как я вел машину, мои загульные приятели оставили меня в покое. Сидя на заднем сиденье, они довольствовались ершом в прямом и переносном смысле, запивая водку пивом и заедая все это мелкой сушеной рыбешкой. Дорога им была в радость. А поездка на полусгоревшую дачу воспринималась как приятный выезд на природу.

Подъезжая к дому, я обратил внимание на развороченную тяжелыми машинами землю приусадебного участка. Помимо глубоких отпечатков колес пожарных машин были видны следы более узких шин милицейского уазика и совсем свежие — поверху — широкие следы с редким, явно не российским узором протектора — отчетливо видным отпечатком тяжелого автомобиля, вероятно джипа. Машина доехала до крыльца дома, затем, видимо через какое-то время, пробуксовав на измятой траве газона, развернулась и уехала.

Входная дверь дачи была заколочена. Окна первого этажа закрыты фанерными щитами, так как стекла лопнули при пожаре. На верхнем этаже часть стекол была цела, часть закрыта пластиком или фанерой.

Подойдя к гаражу, я приподнял лежащий чуть поодаль шлакоблочный кирпич, под которым на примятой траве лежал ключ, оставленный мною же в прошлый приезд на дачу. Было видно, что никто за все это время не брал его в руки. Открыв дверь, я убедился, что внутри все было, как прежде. Мои спутники, отошедшие по малой нужде за угол дома, уже спешили обратно.

— Ну, что тут будем брать? — спросил Николай, деловито осматривая помещение.

— Да вот этот инструмент в металлическом ящике, домкрат и одно колесо с диском, — равнодушно ответил я.

— А остальные четыре баллона? — напомнил он.

— Пока не нужны. Да если их брать, то понадобится скорее твой грузовой «вен», а не моя «шестерка». Сейчас необходим только один, потом, если понадобится, остальные хозяин сам заберет. Хотя, насколько я знаю, менять резину он не собирается. Просто баллон пробит, вот и попросили привезти новый. Что ж не помочь богатому человеку? Давайте, берите нижнее колесо из стопки и катите к машине, а я прихвачу инструменты и домкрат.

Насчет домкрата и ящика для ключей я придумал на ходу, сам не зная зачем. Просто вспомнил в тот момент почему-то поговорку — «Подальше положишь — поближе возьмешь».

Мы быстро управились с этим несложным делом. Поместив все взятое в багажник, я закрыл гараж на замок, а ключ положил на прежнее место. Усевшись в машину, мы тронулись было в обратный путь, но застряли в размокшей от воды и разрытой тяжелыми машинами земле. Пришлось моим спутникам выходить и толкать автомобиль. Наконец мы выбрались на проселочную дорогу. На выезде из дачного поселка нам вслед что-то кричал местный сторож, но останавливаться было неохота, и я только махнул ему рукой.

Обратная дорога была веселее. Я периодически останавливался у ларьков купить пива моим «помощникам» или для того, чтобы они сбегали облегчиться в ближайших кустах. Так или иначе, еще засветло мы вернулись домой. На мое предложение «накрыть стол», к своему удивлению, я услышал отказ. Николай сослался на то, что завтра у него много работы. А Володя — так тот просто, не раздеваясь и не постелив постель, завалился на свой диван на кухне и тут же захрапел. Я принес ему подушку и легкое одеяло, поставил рядом на столе недопитое пиво, зная его манеру греметь и будить всех в поисках быстрой опохмелки. Потом подумал и достал из холодильника еще одну бутылку и присовокупил к початой. После чего сам отправился спать с приятным чувством успешно завершенного дела. Привезенное колесо я оставил в багажнике машины в ракушке во дворе, решив, что незачем тащить эту грязь в квартиру.

Алекс чувствовал себя хорошо. Он почти оправился от потери крови, его раны затянулись и врач снял швы. Хотя ранение было довольно серьезное, задетое легкое расправилось и дышало, как прежде. Правда, поврежденные ребра еще болели, но это уже было не так страшно.

Выделенные ему люди из Афганского корпуса ветеранов, немногословные профессионалы-охранники, хорошо оплачиваемые надежные бойцы, солдаты еще недавней, но уже почти забытой войны, вызывали расположение к себе. Правда, порой он чувствовал холодок в их отношении к нему как к бывшему пленному. Память той идеологии, отвергнутой, но не забытой, внушаемой почти семьдесят лет, эта же память, как тонкая невидимая струна прошлого афганского братства, братства риска, крови и смерти, а также плена звучала в глубине души ностальгией по прошедшей юности.