Станислав Гагагрин - Страшный суд

…Я вспомнил этот разговор с фюрером в неподходящую, казалось бы, минуту, когда скорый поезд Саратов — Москва прогрохотал по насыпи надо мною и скрылся в северном направлении, унося два трупа несостоявшихся моих убийц и еще полдюжины тех, кто с удовольствием форшмачил бы сейчас свинцом русского писателя Папу Стива, Одинокого Моряка в океане.

Наверное, связь между неудавшимся покушением и недавним разговором с фюрером на берегу Волги все-таки была, и потому я не удивился цепочке представлений, вытянувшей из подсознания размышления о сатанинской долларовой купюре. Эта цепочка по закону ассоциации заставила меня тут же ощупать мою одежду и определить, что помимо револьвера «Чемпион» я прихватил с собою наличные деньги, которые по дорожному обыкновению рассовывал в различные потайные места собственного багажа.

— Если в России ходят еще рубли, то не пропаду, — едва ли не вслух произнес Станислав Гагарин, вовсе не до конца уверенный и спокойный за наличные дензнаки: он хорошо помнил, как приехав в Саратов, был ошарашен известием о ликвидации денег с профилем Ленина. Хорошо, что рядом была сватья, мать Николая, которой он и передал на хозяйственные нужды утратившие прежнее достоинство купюры.

Уже в серьезной степени рассвело, когда Папа Стив выбрался на дорогу, наугад определился с местом собственного пребывания, дождался паренька, который торопливо пробирался по проселку на колесной «Беларуси».

Пока трясся по направлению к большаку, Станислав Гагарин усиленно напрягался духовно, щупалсознанием эфир, пытался поймать телепатические сигналы вождя или Адольфа Гитлера, на худой, так сказать, конец моего таджикского знакомца, хотя с Чингиз-ханом мы в подобных играх себя не пробовали еще, но я-то знал, что великий завоеватель, пребывающий пока в звании полковника национальной армии, один из посланцев Зодчих Мира, и, следовательно, наделен могущественными силами.

Телепатический эфир молчал, и Папа Стив начинал потихоньку злиться.

В том, что выберусь отсюда без помощи вождей и полководцев, я, естественно, не сомневался. Поезд, конечно, мне не догнать, но встречающий меня Юсов, несомненно, догадается забрать ягоду, яблоки и пожитки. Больше всего, меня беспокоила судьба исписанных в саду листков, сочиненных уже страниц будущего романа.

Остальное — фуебень и мандятина, хотя вишню и абрикосы было жалко, сам собирал прямо с веток…

— Сохранятся ваши абрикосы, понимаешь, — пришел в сознание ворчливый голос Отца народов.

Станислав Гагарин едва не подпрыгнул на и так прыгающем под задницей сиденье «Беларуси».

— Здравствуйте, товарищ Сталин! — мысленно закричал он, и паренек-механизатор удивленно покосился на меня: видимо, импульс, который я излучал, был такой силы, что рикошетом прокатился по его нервной системе.

— До поворота, понимаешь… Там слезайте, — передал мне товарищ Сталин. — Вас встречают… А дальше — по схеме.

— Где вы, Иосиф Виссарионович? — спросил я и тут же заткнулся, смутился, вспомнив, что уже совался к вождю с подобным глупым вопросом.

— Вот и хорошо, — характерно закашлялся-засмеялся товарищ Сталин. — Стало быть, отключаюсь.

— Останови, парень, — попросил я тракториста и незаметно сунул ему в карман ватника тысячную купюру.

На повороте я увидел знакомую фигуру в камуфлированной, такой привычной теперь в русском пейзаже одежде.

«Беларусь» замерла на обочине.

Я выскочил из кабины трактора, трактор покатил дальше, а Станислав Гагарин стоял подле дороги и молча смотрел, как направляется к нему невесть как оказавшийся на Тамбовщине его знакомец по Таджикистану и собственному роману «Память крови», старший лейтенант Батуев, он же великий завоеватель Бату-хан.

— Одно неверно переведенное слово, — со вздохом произнес Адольф Гитлер, — и реки безвинно пролитой крови…

— Невежество, оплошность, нетвердое знание языка или прямой умысел? — спросил я.

— С этим необходимо тщательно разобраться, — проворчал фюрер. — Не исключено и участие в провокации ломехузов.А подтасовка, лингвистическая подмена совершена до пошлости примитивно.

— Интересное дело, — пробормотал я, в который раз испытав острое сожаление от того, что недостаточно хорошо знаю немецкий язык.

Вообще-то я человек без комплексов, но порой становится не по себе, когда вспоминаешь о том, что кроме английского хорошо бы владеть в совершенстве немецким и французским, да и по-испански бы трёкатьсвободнее того уровня, которого я достиг, общаясь с аборигенами на Кубе и в Южной Америке.