Станислав Гагагрин - Страшный суд

А вот я не сразу разобрался в этом парне… Он это понял, и насмешливая молния блеснула в проницательных глазах, напомнив мне давнишний взгляд сына испанского генерала-героя, с которым четверть века назад познакомил меня московский лоботряс-критик, абориген столичной литературной запьянцовщины.

По крупному гудежу, находясь в водочном угаре, он обронил некую бестактную фразу в адрес молодого испанца, и тот едва не испепелил его молниеподобной искрою оливковых глаз.

Не знаю, как скоро сообразил бы я, кто находится передо мною, если бы в небольшой конференц-зал фирмы на Пушечной, куда меня пригласил товарищ Сталин, не вошел вдруг Адольф Алоисович Гитлер в неизменной камуфлированной форме, которой он, находясь в России не изменял ни разу, исключая нашу встречу со Збигневом Бжезинским и пикник на Волге.

Фюрер был не один. Его сопровождал невысокого роста, но плотный товарищ, одетый в просторную куртку из линялой джинсовой ткани и полотняные белые брюки, мне точно такие же купила Вера Васильевна в Севастополе в девяносто первом году.

— Наш писатель, — представил меня незнакомцу бывший генсек рабочей партии. — О нем вы уже слыхали…

— Весьма рад встрече, — сказал мужик, лет ему было порядка сорока, в джинсовой куртке. — Но признаюсь: кроме «Мясного Бора» ничего из вашего пока не прочитал…

— Этого вполне хватит, — улыбнулся Станислав Гагарин. — Особенно если вы имеете некоторое отношение к армии и войне…

Промахнуться я таки не мог, на предстоящем совещании мирные люди не предполагались, новая Гражданская война в России стала историческим фактом.

Все трое, и молодой Саша тоже, рассмеялись.

— Извините, пертайгеноссе письмéнник, — сказал Адольф Гитлер, — но я вижу вам не сказали о тех, кто будет сегодня здесь. Мой спутник — Наполеон Бонапарт. И к войне, и к армии, согласитесь, отношение он имеет…

— Тогда…

Я повернулся к богатырю Саше, Александру Филипповичу, как он представился мне.

— Тогда ты… Тогда вы…

— Совершенно верно, Станислав Семенович, — приветливо и тактично улыбнулся Саша. — Я тот, кого потом назвали Македонским, по месту моего рождения, так сказать…

Не скажу чтоб я так вот взял и смутился. Слава Богу, скольких великих людей повидал с апреля 1990 года, но приспособиться к тому, что рядом с Гитлером, к которому ты вроде как уже привык и его «Майн Кампф» читаешь как Библию на сон грядущий, рядом со старым добрым знакомцем возникают вдруг Наполеон Бонапарт и великий сын македонского царя Филиппа, привыкнуть к этому не так-то просто.

Бонапарт мне не показался.

Ничего в императоре примечательного не было. Может быть, надень император привычные сюртук да треуголку, образ завоевателя в сознании моем разом бы включился. Но была на Бонапарте расхожая одежда нашего времени, и потому пока не видел я в нем рокового потрясателя Европы, рядовой товарищ, не более того.

Правда, на способность Корсиканца твердеть лицом, разительно напоминая медальной чеканки профиль сира,внимание я обратил. Потом и другие признаки императорства просеклись, но это было потом, а сейчас времени разглядывать национального героя Франции уже не было: во входных дверях показался товарищ Сталин.

…Телефон зазвонил вновь, едва я положил трубку, закончив нелегкий и неприятный разговор с Ольгой Васильевной, начальницей отдела полиграфических материалов на книжной фабрике в Электростали.

Речь шла о том, что мой верный компаньон Дурандин завез картон не того качества, который был нужен нам для двух книг сразу — первого тома Библиотеки «Русские приключения» и второго тома «Русский сыщик».

— Может быть наберу только на одну книгу, — сказала Ольга Васильевна, — а остальное не знаю куда и девать…

— Твою мать! — категорически определил я дурандинскую накладку, не первую, увы, и не последнюю, видимо, в нашей совместной — а фули делать?! — работе и едва положил, точнее, швырнул в сердцах телефонную трубку, панасоникснова требовательно завякал.

— Заколебали тебя, бедняжка, — сказала мне супруга, видя мой расстроенный вид и догадываясь, что разговор с Электросталью был далеко не радостным для меня. — Давай возьму трубку… В случае чего — тебя нет дома.

Я расстроенно махнул, Вера произнесла нейтральным тоном обычное: «Слушаю…», а Станислав Гагарин подался было в кабинет, где ждали его странички нового романа, только что принесенные с машинки Ириной Лихановой.

Дойти до стола Одинокому Моряку не удалось, меня поразил изменившийся голос Веры, когда она после обычного «здравствуйте», вдруг растерянно произнесла: