Станислав Гагагрин - Страшный суд

На правах автономии, несмотря на дикие международные вопли чухонских хуторских политиков, в республику Старая Русь на правах автономного образования влилась, присоединилась исконно русская Нарвская земля.

В Поморскую республику немедленно сошлись заполярный Мурманск, Архангельские земли и Карелия.

Из Кремля исходили по губернаторским факсамгрозные указы «затворника», но указов этих, как и прежде, не читали, не говоря уже про их исполненье.

Казалось, Россия развалилась на отдельные, пусть и крупные пока, куски, Москва никем и ничем не управляла, парламент бесконечно заседал, правительство разбежалось. Те из министров и вице-премьеров, кто были явными уголовными преступниками, остались с президентом и дрожали, как осиновые листья, надеясь на зубцы кремлевской стены или на помощь из Вашингтона. Те же, кто, так сказать, не запятнал чести, кто не боялся решительного в стремлении всех посадить вице-президента Руцкого, бездействовали, ибо премьер подал в отставку, а нового Верховный Совет никак не мог подобрать.

В Москве, тем временем, начались массовые погромы комиссионных ларьков, провокаторы поджигали и переворачивали иномарки, били в них стекла, милиция при этом только ухмылялась, и трудно было понять: стихийные ли это проявления злобы к спекулянтам дотерпевшегося народа, либо беспорядки организует и направляет умелая рука, не без ниточек, при этом, уходящих за кордоны.

Однажды ночью вооруженные отряды офицеров заняли здание Моссовета на Советской площади и объявили мэрию и правительство столицы распущенными.

Временное исполнение обязанностей военного губернатора Москвы Комитет офицеров возложил на генерала Филатова и предложил Виктору Ивановичу подобрать себе помощников-министров…

Буквально через полчаса после того, как бывший главный редактор Военно-исторического журнала обратился к населению с призывом соблюдать спокойствие и поклялся в течение суток навести на улицах первопрестольной порядок, с подмосковной Кубинки, где расположена элитная авиадивизия, вобравшая в себя летчиков супер-класса, взлетела эскадрилья истребителей СУ-27. Едва поднявшись в воздух, они тут же оказались над Кремлем, где дернули такой форсаж, что с башен рухнули звезды.

Кто отдал такой приказ летчикам — навсегда осталось неизвестным.

Через час после повергшей всех в шоковое состояние акции на вымощенный брусчаткой двор Кремля грузно уселся боевой вертолет «Серый филин». Летательный аппарат, вооруженный ракетами «воздух-воздух» и «воздух-земля», взял на борт экс-президента с небольшой свитой, оторвал широкую задницу от задребезжавшего по случаю вибрации древнего строения, завис на мгновение над седым Кремлем, видевшим и надменных, дебильных в собственном самомнении ляхов, и французских гусаров-пришмандонов, и твердых марксистов-ленинцев, а теперь вот и неумеренных «демократов».

Вертолет повисел-повисел, примериваясь, и косо вдруг сорвался с гордого холма, стремительно понесся в неизвестном направлении.

— Меня зовут Александром, — улыбнулся, пожимая мне руку, молодой крепыш довольно приличного роста, на целую голову возвышался парень надо мною. — А можно называть и Сашей…

— А по отчеству? — привычно спросил я, полагая фамильярным обращение по имени к тому, с кем не установились еще некая духовная близость, дружеское приятие.

— А по отчеству — Филиппович, — просто, естественным и располагающим тоном отозвался молодой человек, и Станислав Гагарин как-то сразу проникся доверием к нему и расположением души, коммуникабельным казался паренек, пусть и баскетбольного роста.

При этом новый знакомец мой не выглядел верзилой. Сложен был пропорционально, двигался проворно и ловко, смотрел собеседнику, Станиславу Гагарину, по крайней мере, прямо в глаза, прищурив при этом нижние веки.

Его явная приветливость по отношению ко мне ввела Папу Стива в заблуждение, и я принял его за обыкновенного боевика, охраняющего помещение, в котором предстояло совещание привлеченных к разыгравшимся событиям лиц. Потом Александр рассказал мне, что проникся расположением к Одинокому Моряку задолго до встречи со мною, ибо читал мой роман «По дуге Большого Круга» и посчитал сочинение Папы Стива весьма человечной и мудрой книгой.

Он знал, что перед ним автор романа, которого Александр причислил к любомудрам, и потому ученик великого Стагирита загодя проникся к Станиславу Гагарину сердечным расположением.