Станислав Гагарин - Страшный суд

Посланец бывшего вождя трудовой партии Германии с невеселым, хотя и с обнадеживающим подтекстом, вспомнил лозунги, которые преследовали его на пути из Симферополя в город русской морской славы.

Вдоль дороги мелькали утверждения — «Крым — российская земля!», указания — «По ленинскому пути — к коммунизму», призывы «Где ты, вернись, адмирал Нахимов!?», пожелания — «Украiнци — геть до Киiва!»

Стас Гагарин знал о том, что на момент дурацкого и пьяного решения Никиты Хрущева передать Крым Украине на полуострове проживало только три процента малороссов, и то на севере Крыма, на границе с Херсонской областью. Да и сейчас в Республике Крым украинцев чуть более одной десятой части населения.

«Каких глупостей наделали наши паханыв прошлом, в недавнем сегодняшнем и еще наделают в недалеком завтра! Куда подевались на Руси умные и сильные люди?» — с горечью размышлял, глядя на вечерний Севастополь, одинокий странник во времени.

Он ждал телефонного звонка, но телефон напомнил о себе лишь спустя полчаса после названного срока.

— Добрый вечер, Станислав Семенович, — раздался в трубке вежливый и чем-то знакомый женский голос. — Извините за опоздание… Известная вам встреча обязательно состоится, но…

— Какие проблемы? — несколько раздраженным голосом спросил Стас Гагарин: никогда не жаловал он тех, кто не держит слова или опаздывает при встречах. Штурманская профессия да и прирожденные задатки, родовая обязательность на генетическом уровне заставляли его требовать от тех, с кем он общался, быть безупречно точными во всем.

— Проблемы в том, что возникли трудности, и ваш маршрут изменился, — мягко объяснила, судя по голосу, молодая женщина.

Хотя в голосе ее и чувствовался извинительный акцент, звучал голос достойно, уверенно звучал.

— Слушаю внимательно, — спокойно ответил Стас, решив, что не по-мужски залупаться на женщину из-за мудевых тридцати минут задержки.

— Вы знаете город? — спросили на другом конце провода.

— Язык до Киева доведет, — хмыкнул младший двойник.

— Из гостиницы налево — и вниз, до памятника адмиралу Нахимову, — объяснила невидимая собеседница. — Там я вас и встречу…

— Не обознаетесь?

— Я вас… вернее, вашего… словом, Станислава Семеновича знаю…

— Я несколько помоложе выгляжу, нежели он, — придав голосу вполне допустимую в данной ситуации игривость, забалаболил Стас Гагарин, но девушка изменение тона не приняла, и, промолвив на полусухом режиме «До встречи», отключилась.

Двойник сожалеючи вздохнул.

Полугодовое воздержание Стаса Гагарина в Северной Атлантике не разрядилось даже встречей с Верой, ибо прямо с Ленинградского вокзала, на котором жена встречала его в апреле 1968 года, а с нею прибыли и извещенные загодя Вучетич с Зиксом, все четверо поехали в злосчастную «Софию», затем к Олегу Ефремову, и вот…

«Как же мне в принципе решить проблему этого? — думал иногда Стас Гагарин, ощущая себя мужчиной, но придавая положению, в котором очутился, несколько насмешливый, иронический оттенок. — Ведь ежели по большому счету, то воздерживаюсь я уже четверть века…»

Апрельские дни, когда ошеломленный перебросом во времени, лихорадочно листал газеты в Ленинской библиотеке, порождали такое нервное напряжение, что Стас Гагарин и в голову не брал этого.Потом, убедившись, что вырван из собственного времени безжалостно и бесповоротно, он безнадежно тосковал по оставшейся в Свердловске Вере, сыну Анатолию и особенно по маленькой Ленке, которая в длинные недели сумасшедших лабрадорских вахт виделась ему сквозь снежные заряды и морскую пыль, поднятую океанскими штормами.

Сколько их было, жестоких штормов в его удивительной, наполненной приключениями жизни! И вот еще один тайфун, самый трагический, если хотите… Он в одночасье, по воле высших сил лишен был всего, с чем жил возвращающийся на Урал незадачливый штурман.

«Дали бы хоть на ребятишек поглядеть», — посетовал он однажды Гитлеру, когда посланец Зодчих Мира, объяснял Стасу Гагарину его новую миссию на Земле.

— Чего не дано, того не дано, — развел руками и вздохнул вождь германского народа. — Вы что, думаете, будто я не мечтал создать семью, нянчить маленьких киндеров, продлиться во времени через рожденные мною поколения?

Увы, и этого мне не было отпущено богами… Моей семьей стала нация,весь германский народ. Ибо так предписали мне свыше, не спрашивая, буду ли счастлив в этой ипостаси, и Адольф Гитлер решению судьбы безропотно подчинился.