Станислав Гагарин - Страшный суд

Но сознание, душу преодолеть никому и никогда не удается! И потому чудаческими выходками прятал вечные сомнения и неуверенность, они всегда были со мною, милостивый государь…

— Но как же так? — растерянно проговорил Одинокий Моряк. — Вы, Александр Васильевич, бесспорно великий полководец, который не проиграл ни одного сражения вообще… Таких воителей попросту не было в истории! Вот и Брокгауз с Эфроном пишут про вас: величайшийрусский полководец. Хотя офицером вы стали только в двадцать четыре года.

— Да-с, девять лет кряду тянул срочную, как бы сейчас это назвали, солдатскую лямку, — с гордостью произнес генералиссимус. — И ни одного замечания за упущения по службе, заметьте…

— И оставались неуверенными в себе? — недоверчиво спросил Папа Стив.

— Всегда-с, — кивнул Александр Васильевич. — И полагаю, что только дурак, самонадеянный фанфарон не испытывает сомнений. Вот вы, сударь сочинитель, приступая к новому роману, убеждены в том, что роман получится, что вы обязательно создадите новый шедевр русской литературы?

— Еще как не уверен, — признался я Суворову. — Сомнения уходят не ранее, нежели ставишь последнюю точку.

— Вот-вот! — оживился Суворов. — Так и в делах полководческих, увы… Да, ни разу не был побежден ваш покорный слуга, ни разу! Но это вовсе не означает, милостивый государь, что я не знал нравственных поражений и всегда выходил победителем в тех боях, которые разыгрывались в собственной моей душе.

Полководец тяжко вздохнул, махнул рукой и отвернулся.

А я вспомнил, как отличился Александр Васильевич в войне с Пруссией, командуя отдельными отрядами, прославился как лихой и отважный партизан, а спустя два года, возглавляя Суздальский полк, принялся создавать знаменитую суворовскую школу воспитания и обучения, обобщая в «Науке побеждать» собственные опыт и наблюдения, вынесенные будущим генералиссимусом из войны против Фридриха Великого.

Именно боевые действия Суворова против взбаламученных имперскими амбициями польских конфедератов, взятие им Кракова 15 апреля 1772 года решили исход войны, результатом которой случился первый раздел Польши.

Победы Александра Васильевича над турками у Гирсова и при Козлудже в 1774 году определили и заключение Кучук-Кайнарджийского мира… А Кинбурн, Очаков, Фокшаны, Рымник, Измаил?

Теперь, когда узнал от самого полководца природу его чудачеств, которые стали второй натурой генералиссимуса, я многое в облике соратника по нынешним российским делам воспринимал с изрядною долею снисходительности.

Чурается роскоши и комфорта? Ну и что здесь плохого… Я сам всегда был за умеренность в быту — в пище, в одежде, в житейских удобствах.

Предпочитает шубам легкую одежду? Молодец, не парит собственное тело, закаляется… А что?

Предпочитает бегать, а не ходить? Стремителен и неукротим в действиях? А разве ты сам, Папа Стив, не таков в обыденной жизни? Ну то-то… Наверное, и в тебе есть нечто суворовское, потому Александр Васильевич и раздражал тебя поначалу…

— А власть? — спросил я полководца, наливавшего себе вторую чашку чая. — Власть вам нравилась, Александр Васильевич?

Как вы к ней относились, к власти?

— Целесообразие мыслю на первом месте, — подумав немного, ответил полководец. — Власть обязана быть целесообразной… Власть ради самой власти бесстыдна и крайне порочна. Дабы выиграть военную кампанию я обязан сосредоточить власть над десятками тысяч людей, доверившихся мне во имя достижения победной цели.

Такая власть целесообразна, сударь. Другой не приемлю… Когда взошел на престол император Павел Первый, мне стоило лишь поддержать его введения в войсках — и я сохранил бы власть. Но я видел нецелесообразностьпавловских реформи открыто заявил об этом. Результат вам, надеюсь, известен.

Результат, конечно, не был для меня секретом. В 1797 году Суворова отставили от службы и сослали на два года в родовое имение с обязательным полицейским надзором. Потом были итальянский и швейцарский походы — лебединая песня Великого Ратника Земли Русской.

— Значит, власть — это целесообразность, — скорее утвердительно, нежели спрашивая, промолвил Станислав Гагарин.

— Ни на что иное употреблять власть не должно, — кивнул Александр Васильевич.

— А кому определять сию целесообразность? — дотошно выспрашивал я. — Ведь политической целесообразностью можно и расстрел собственного парламента из танков оправдать… Что определяет поступки властителя?