Станислав Гагарин - Страшный суд

«И был осужден вечно скитаться на Земле до конца мира», — неожиданно вспомнилась мне прочитанная в некоем старинном manuscriptum фраза.

Признаться, я был обрадован появлением Агасфера, внешне выглядевшим все тем же молодым тридцатилетним субъектом, матросом с теплохода «Вацлав Воровский», на котором работал во время óно помполитом мурманский мой корефанИгорь Чесноков.

Десять месяцев провели мы с Агасфером, когда с пророками и вождем спасали драгоценную, понимаешь, жизнь «всенародно любимого» Значительного Лица, чтобы не дать ломехузамповода использовать его насильственную смерть для развязывания правовоготеррора.

Теперь «любимый» развязал его собственноручно.

Конечно, определенная часть соотечественников моих понимала, что бандитски нарушивший Основной Закон так называемый президент всего лишь зловещая ширма, за которой действуют иные, тайные силы…

Порою даже возникало мимолетное чувство сожаления к тому, кем так беззастенчиво манипулировали ломехузы.Но даже если мы знаем, что некто выпустил из клетки бешеного волка, натравил его на беззащитных овец, то поначалу надо безжалостно уничтожить взбесившуюся скотину, а уже затем искать тех, кто привел опасного безумца к власти.

«Они и привели, те, кто сидят сейчас запертые им в Доме Советов, — горько подумал я, в очереди с полководцами пожимая руку Агасферу. — За кого боролись, на того и напоролись…»

Вместе с тем тревожное чувство закралось в меня, когда возник на совещании Вечный Жид. Мне почудилась, неведомо как ощутиласьэта наша последняя встреча. «Агасфер, — со страхом подумал я, — перестанет скитаться по земле, ибо земли нашей больше не будет…»

Подобные мысли оформились зримо немного позднее, когда я теплым осенним днем выгуливал внука Леву по военному городку и раздумывал о продолжающемся парадоксе воплощения в мире реальном того, чего я ничтоже сумняшеся сочинял за письменным столом.

Идея рассказа о параллельном мире, которой я так гордился, она позволяла мне писать «Страшный Суд» двумя рядами одновременно, была теперь бессмысленной и безнадежной.

Реальный мир оказался похлеще сочиненного мною. И та причина, по которой во всамделишном мире отрешили от должности президента, была ныне куда весомей, нежели придуманная мною детская игра в созданную якобы ебээномтайную террористическую и кровавую службу.

Не были взорваны еще новые чернобыльныеобъекты, но за этим дело, увы, не ржавело, никто сейчас в России не сумел бы поручиться за собственное безопасное бытиё.

Я смотрел на весело бегущего рядом по лесу внука и с тоской думал: сумеем ли мы уберечь от грядущей опасности наших потомков? Стариков вот, ветеранов войны и труда уже не сумели… Даже хлеба им вдоволь не обещает преступный режим, управляемый друзьямис того берега океана.

Хреново было у меня на душе, когда показалась впереди на лесной аллее знакомая фигура.

Это был Иосиф Виссарионович.

На последней встрече вождей и полководцев в Киеве решили перебросить с Курил моего двойника: считалось — на Дальнем Востоке японцы выжидательно притихнут.

В помощь Стасу отрядили молодого македонского царя, остальных Агасфер разослал по регионам, дабы негласно воздействовать на тех, от кого зависела целостность России.

Бонапарт улетел к Горлову в Красноярск, Суворов взял на себя Поволжье, Гитлер выбрал южную часть России, Саша подался в Киев, а Сталин и ваш покорный слуга остались пока в Подмосковье, под рукою у Агасфера, вроде чрезвычайного резерва оперативного штаба.

…Лёва — архивежливый мальчик.

Он здоровается со всеми, кого встречает на улицах поселка, у дверей лифта, на лестницах и, тем более, на лесных дорожках.

Он и товарищу Сталину сказал приветливо «Здравствуйте», а когда я представил внуку вождя, объяснив, что это дедушка Сталин, Лев произнес привычно «А я Лёвка-мальчик», а затем внимательно посмотрел на просветленно улыбающегося вождя, озабоченно оглядел меня и, будто бы осознавая серьезность момента, по-деловому произнес:

— Хорошо, что ты здесь, дедушка Сталин… У нас уже есть в городке дедушка Ленин. Но тот дедушка каменный, а ты живой.

Надо ли говорить о том, что от наивных слов маленького Лёвы Иосиф Виссарионович был в восторге.

«Проклятые москали! — привычно подумал Мазепа. — Ужо я вам! Еще немного — и гореть вам с нечестивцем Петром в геенне огненной, затопчут вас и черный, и красный, и конь-блед из колесницы благословенного Иоанна!»