Владимир Гриньков - Расстрельщик

Христич повернул наконец голову.

– Почему? – спросил он.

– Потому что профессиональная работа, – оценил Корнеев. – Опытный киллер действовал. Это не бытовуха какая-нибудь. Сделано серьезно.

Полковник подумал.

– Ты отдыхай, Вадим, – сказал он после паузы. – Устал, наверное. – И сделал жест рукой – иди.

– Я еще хотел сказать, – заторопился Корнеев. – Все это как-то связано с Молотовым. Он выбивает ближайшее окружение Базылева.

– А смысл?

– Значит, смысл есть, – с неожиданным упрямством в голосе сказал Корнеев.

– Так расскажи нам, – благосклонно предложил Христич.

Вот это «расскажи нам» неприятно кольнуло Корнеева. Значит, были «они» и был «он» и между ними образовалась пропасть.

– Я еще ничего не знаю, – буркнул Корнеев, – но все происходящее напрямую связано с Молотовым, я же чувствую.

– Хорошо, иди, – кивнул полковник.

Корнеев стал здесь посторонним. Отчуждение росло, и уже ничего нельзя было поправить. Корнеев вышел из кабинета. Он шел по коридору, с ним здоровались, он отвечал чисто автоматически, но словно с какой-то минуты перестал быть равным с этими людьми – были «они», и был «он», совершенно отдельно, он хорошо это уяснил.

– Корнеев! – окликнули его сзади.

Он обернулся. Его нагонял тот самый майор из отдела прикрытия, и с ним были двое его подчиненных – крепкие неулыбчивые парни. Когда Корнеев остановился, парни проскочили мимо и оказались за его спиной, а майор сказал, внимательно глядя Корнееву в глаза:

– Сдай оружие, Корнеев. Приказ полковника.

Вот почему парни оказались у Корнеева за спиной. Корнеев криво усмехнулся, извлек из кобуры пистолет и, держа рукояткой вперед, протянул майору. Тот взял оружие быстрым цепким движением, после чего настороженность в его глазах растаяла. Он развернулся и пошел прочь, увлекая за собой парней.

До вечера Корнеев успел отоспаться и, когда Рита пришла с работы, настроен был уже не так плохо, как с утра. Они обнялись, и Рита прижалась так крепко, будто муж вернулся со страшной войны. Все-таки что-то сердцем она чуяла.

– Так себе командировочка, – фальшиво бодрым голосом сказал Корнеев. – Я будто и не уезжал.

Рита протестующе покачала головой. Ей отъезд мужа не показался рядовым событием. Все происходящее она теперь воспринимала серьезно. Даже слишком серьезно.

– Как Димка? – направил разговор в безопасное русло Корнеев.

– Нормально. Две четверки.

– И это ты называешь «нормально»? – притворно возмутился Корнеев. – Скоро он скатится до уровня шалопаев…

– Ты слишком строг к нему, Вадим.

– Да уж, – важно сказал Корнеев. – Спуску я ему не даю.

Вроде бы шутил, а сам все время отводил глаза – в них была такая тоска, что он боялся, увидит Рита – догадается обо всем.

– Захаровы приходили, – сказала Рита.

– Ну и как? – тут же напрягся Корнеев.

– Посидели, поболтали. Тамара болела, но сейчас у нее все в порядке, тьфу-тьфу.

Корнеев хотел, чтобы она что-нибудь сказала о Паше, но не смел спросить.

– Ты бы позвонил им.

– Зачем? – обернулся Корнеев.

Рита, оказывается, смотрела на него. И их взгляды встретились.

– Я так и знала. Вы поссорились. Я по Паше поняла. Как только о тебе речь заходила, он становился сам не свой. Даже вилку ронял. Так нельзя, Вадим.

– С чего ты взяла, что мы поссорились?

– Так нельзя, Вадим! – строго повторила Рита. – Они нам не чужие. Надо, чтобы все было по-родственному!

«По-родственному» – это было хорошее слово, на что-то оно Корнеева наводило. Было смутное предчувствие близкой разгадки, но еще предстояло разогнать пелену тумана.

– Да, – пробормотал Корнеев. – Надо по-родственному.

Это словечко крутилось у него на языке. Он поворачивал его и так и этак, но чем дольше это проделывал, тем более гладким и безликим становилось слово. Так тает и теряет характерные очертания льдинка, положенная в рот.

Весь вечер Корнеев провел в задумчивости. И ночью плохо спал. А утром, когда брился перед зеркалом, его осенило. Даже рука дрогнула, и из неглубокого пореза потекла кровь, но он этого поначалу даже не заметил. Рассматривал свое отражение в зеркале – и не видел ничего. Наконец, словно о чем-то вспомнив, потрясенно пробормотал:

– Я же убил его! Конечно, я его убил! Он мертв!

Никого не было рядом с ним в эту минуту. И очень хорошо. Потому что выглядел он ужасно. И его слова тоже были ужасны. Но не для Корнеева. Для него они звучали сладкой песней.