Владимир Гриньков - Украсть у президента

– Нет, я вижу вас впервые, – сказал Корнышев. – Просто когда я учился в школе, у нас в классе была девочка, чем-то напоминающая вас. Я, когда вас сейчас увидел, сразу стал вспоминать, где я видел похожее лицо. В школе…

Хмурый Глеб поднял свою рюмку.

– Давайте за встречу, – предложил он, чтобы побыстрее сгладить возникшую неловкость.

– Нет, за твою сестру, – перебил Горецкий.

Глеб поднял глаза, увидел устремленный на Женю взгляд Корнышева и сказал:

– Хорошо, давайте выпьем за Женю.

Выпив водку, Горецкий подцепил с тарелки и отправил в рот дольку помидора, потом воткнул вилку с полосатый кружок сыра и тоном всезнайки сказал:

– Сыр халлуми.

Глеб усмехнулся и посмотрел на Женю.

– Этот сыр называется чечил, Илья.

– Он называется халлуми, – с невозмутимым видом повторил Горецкий. – Я ел такой на Кипре. Киприоты жарят его на решетке, поэтому он получается такой полосатый.

Глеб посмотрел на него задумчиво.

– Ты был на Кипре? – спросил он.

– Был, – подтвердил Горецкий. – Дважды. Дорого и жарко. В Турции лучше. Женечка, вы в Турции были?

– Нет, – покачала головой Женя. – Не доводилось.

– Не может быть! – уверенно сказал Горецкий. – Каждый россиянин уже хотя бы раз отдыхал в Турции! Это же сейчас как раньше были Сочи! Женя, вы меня обманываете!

Женя смущенно улыбнулась.

– А хотите, поедем вместе? – предложил Горецкий. – Я и вы! А?

И снова Женя смущенно улыбнулась, не зная, как ей на это реагировать. Чтобы отвлечь от нее внимание гостей, Глеб снова наполнил рюмки. Он подумал даже, что неплохо было бы под каким-нибудь предлогом выпроводить Женю. Посидит еще за столом минут двадцать, а потом пускай себе идет. Не нужно ей этих потрясений в виде бесцеремонных гостей. Теряется она. Ей неуютно. И это еще гости не знают про проблемы. Только еще соприкоснулись, только она спросила у приятеля Горецкого, кто он такой и не могла ли она его знать раньше, да и то они, по счастью, пока не поняли ничего, а уж если Женя себя во всей красе проявит и дело до истерики дойдет – тут гости насмотрятся, мало не покажется.

– Значит, за нашу с вами совместную поездку, Женя! – предложил тост Горецкий. – А все-таки жалко, что вы с нами не пьете, – вдруг озаботился он. – Может быть, совсем чуть-чуть?

Женя посмотрела на Глеба, словно прося у него защиты. И он понял, что сейчас очень удобный момент. Вот сейчас ее и надо выпроваживать.

– Ты все так же себя неважно чувствуешь? – спросил участливо Глеб. – Может, пойдешь отдохнешь?

Женя с готовностью кивнула.

– Да, хорошо бы, – сказала она, глядя с благодарностью на Глеба.

– Не-е-ет, так не пойдет! – возмутился Горецкий. – Только что я вас увидел, и вы уже лишаете меня своего общества!

Но Женя уже поднялась из-за стола. И напоследок, прежде чем уйти, она спросила:

– Глеб! А что такое достоевский?

Изумленная тишина повисла над столом, и стало слышно, как далеко внизу, под окнами, шумят расшалившиеся дети.

Корнышев смотрел на Женю. Горецкий смотрел на Глеба. Глеб смотрел в стол и медленно багровел, словно вдруг разглядел в столешнице нечто неприличное.

– Достоевский, Женя, – это такой писатель, – неестественно ровным голосом сказал Глеб.

– Понятно, – смутилась Женя.

И только теперь гости поняли, что все это – не шутка.

Женя вышла из кухни. Глеб поднял глаза. Гости молча смотрели на него.

– Она больна, – сухо произнес Глеб. – Прошу прощения за то, что сразу вас не предупредил.

Когда остались втроем, можно было переходить к разговору о делах, ради которых приехал Горецкий, и посмурневший Глеб уже не притрагивался к водке, но Горецкий хотел, чтобы беседа текла как бы сама собой, вроде бы ничего серьезного, просто собрались старые приятели с единственной целью пображничать, и дело только в этом, а разговоры – это между прочим, только чтобы за столом не молчать. Горецкий лично разлил водку по рюмкам, скосил глаза на хмурого Глеба, но демонстративно не заметил его хмурости и сказал беспечно:

– А я только сегодня в Москву прилетел. Получается, что с корабля на бал. Давай, Глеб, выпьем. За то, что не отказываешь. За то, что к тебе в любой момент можно завалиться и водки попить.

Он старательно пытался вытащить Глеба из трясины расстроенных чувств, но это было так прямолинейно и так все на виду, что Глеб решил, что надо все проговорить до конца и тем самым закрыть тему, чтобы не оставалось поводов для домыслов и чтобы не случалось больше неловких ситуаций.