Владимир Гриньков - Семь кило баксов

– Боялся?

– Наверное. Понимал, что крах уже наступил.

– А раньше – не понимал?

– Раньше надежда оставалась. Хоть какая-то, призрачная. И вдруг он понял, что начинаются настоящие неприятности.

– Ну, наверное, не у него неприятности, а у Звонарева, – подсказал Маркелов.

– А зачем ему звонаревские неприятности?

– Да, верно.

– А как вы думаете, за что Бориса Евгеньевича убили? Ведь он был всего-навсего заместителем Звонарева.

– Этого я не знаю.

– Может быть, догадываетесь?

– Нет.

Конечно, нет. Так оно спокойнее. Мало ей неприятностей, что ли?

– Ну что же, спасибо вам, Галина Петровна.

Женщина посмотрела недоверчиво – неужели ее мучения на сегодняшний день закончились? Каждый допрос, наверное, стоил ей несколько месяцев жизни.

– Давайте я вам пропуск отмечу, – сказал Маркелов.

– Я почему-то боялась, что вы меня про сына спросите, – призналась женщина.

– А что такое с сыном?

– С ним ничего. Но вы же его допрашивали.

– Какой же это допрос? Так, побеседовали просто.

– Ох, не знаю. Я так переволновалась тогда. Еще сказала ему: «И чего ты с этим конспектом про змей к Звонареву попал? Ты ему лекцию прочитал, а тебя теперь по кабинетам затаскают».

– Не затаскают, – пообещал Маркелов. – К вашему сыну никаких претензий.

– Спасибо!

– Не за что. Это вам спасибо. Да, кстати…

Женщина уже поднялась со стула, собираясь уйти. И даже подписанный пропуск держала в руке. Вольная птица. И настороженность в ней притупилась. Вот сейчас самое время у нее спросить. Что коварный Маркелов и проделал незамедлительно.

– Я еще в тот раз, когда мы после гибели Звонарева обыскивали офис фирмы, обратил внимание на то, что его телефонные разговоры записывались. Очень примитивное было подключение. Прямо к телефонному аппарату. А запись производилась на обычный магнитофон, который был установлен в звонаревском письменном столе. С чего бы это, а?

– Я не в курсе, – ответила Галина Петровна.

Излишне нервно ответила. Маркелов это заметил. Хорошо он сделал, задав этот вопрос под занавес их беседы.

– И все-таки, – продолжал Маркелов, будто и не слышал последних слов собеседницы. – Кто был инициатором?

– Я не знаю. Может быть, сам Звонарев?

– Что же – он сам себя подслушивал?

Галина Петровна занервничала еще больше и раскраснелась, как школьница.

– Чего тут скрывать? – осведомился Маркелов почти дружески. – Вам-то что за корысть?

Она так разволновалась, что ничего не стоило ее уговорить.

– Он сам, конечно, Звонарев… То есть он придумал, а делал не он. Это Сергей Сергеич.

– Кто такой?

– Это наш начальник службы безопасности. Мне Светочка сказала, секретарша звонаревская.

– Давно магнитофон установили?

– Нет, не очень. Месяца за два или три до того, как… Ну, до всех этих событий…

– До убийства Звонарева?

– Да.

Значит, вот когда он по-настоящему понял, что запахло жареным.

– Всего хорошего, – сказал Маркелов. – Спасибо вам за помощь.

Он проводил женщину до двери.

– А Полина Звонарева у вас случайно не появлялась?

– Нет, – ответила Галина Петровна. – А что – должна?

– Это я просто так спросил. На всякий случай. Вы мне позвоните, если что-нибудь про нее услышите. Хорошо?

Этого Сергея Сергеевича Маркелов запомнил еще в прошлый раз. Начальник службы безопасности звонаревской фирмы был из отставников, и когда Маркелов беседовал с ним после гибели Звонарева, он обратил внимание на то, как старательно Сергей Сергеевич демонстрирует общность их с Маркеловым биографий: государевы люди, мол, я вот тоже был под погонами, служивый служивого всегда поймет, ну и все такое прочее. Тогда Маркелов это воспринял лишь как ничем не оправданную робость собеседника, бывает такое, когда человек тушуется и ему необходимо что-то твердое найти, на что он мог бы опереться, ну понятно же, что это очень даже неприятно, когда тебя допрашивают и вроде как подозревают в чем-то нехорошем, хотя ты лично ни сном ни духом и вообще человек положительный и честный, и вот как раз в такой ситуации люди, сами того не замечая, начинают с превеликой готовностью сигнализировать: я свой, я незапятнанный, я за вас, а не за них, и я со всей душой, вы ведь понимаете. И только теперь, спустя время, Маркелов ту ситуацию увидел по-иному. Уж слишком почтительно разговаривал с ним Сергей Сергеевич и слишком явно хотел казаться своим.

Не потому ли, что испугался чего-то?