Владимир Гриньков - Семь кило баксов

– Ты ее знаешь? – спросил один из тех двоих.

Хеджи не ответил, глядя на них с земли и ожидая – будут еще бить или обойдется.

Обошлось. Те двое сели в машину и уехали. Хеджи еще услышал, как крикнула Полина, но это не крик был, а короткий вскрик, ей, наверное, зажали рот, и все стихло.

Хеджи заполошенно оглянулся, уповая на помощь, и увидел сумочку Полины. Обронила, когда на нее напали.

Полине заклеили рот скотчем, затолкали в узкую щель между передними и задними сиденьями, придавив сверху коваными ботинками.

– Лежи тихо! – сказал откуда-то сверху мужской голос. – А не то разберу на запчасти.

И выматерился зло, демонстрируя, что не шутит.

Ехали долго. У Полины затекло тело, но она боялась даже пошевелиться. Сжалась, вслушиваясь в звуки. Ее похитители молчали. За всю дорогу не перебросились между собой даже парой фраз.

Наконец машина остановилась. Было слышно, как вышел водитель. Потом заскрипели давно не смазываемые петли ворот. Похоже, что въезжали во двор какого-то дома. Чуть позже голос сверху:

– Приехали!

Полину выдернули из салона. Только теперь она могла видеть, куда ее привезли. Кирпичный дом с мансардой, очень похоже на коттедж, каких за последнее время полным-полно понастроили в Подмосковье. Вокруг сплошной забор, за которым не видно ничего, кроме крыш соседних коттеджей. Один из Полининых конвоиров отлепил скотч, и она спросила:

– Зачем вы это сделали?

Ответом был удар в лицо. Она упала, но сильные руки тотчас же рванули ее вверх, и она приняла вертикальное положение. Еще один удар. Она снова упала и едва не потеряла сознание. Ее заволокли в дом, действуя так грубо, будто она была не живым человеком, а каким-то мешком, проволокли по длинному коридору, потом через комнату, еще одна комната, и вот наконец пришли. Ее усадили на диван у стены. Двое возвышались над ней, их лица Полина видела нечетко, потому что за их спинами было окно и яркий утренний свет слепил ее.

– Жить хочешь? – почти ласково осведомился один из них.

У Полины задрожали губы. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

– Твой отец нам задолжал. С него теперь спроса никакого. Так что тебе платить.

– У меня ничего нет!

– Отдашь квартиру, – сказали ей.

Полина смотрела на своих мучителей со страхом, с трудом соображая, чего они от нее добиваются.

– Либо квартира, либо твоя башка, – предоставили ей немудреный выбор.

– Послушайте, я ничего не знаю! – пробормотала Полина.

– Ничего знать и не надо. Перепишешь квартиру на человека, на которого мы тебе укажем, и после этого катись куда хочешь.

– Как же я ее перепишу? Она государственная.

Секундное замешательство.

– Как – государственная? – озвучил свои сомнения один из тех двоих.

Похоже, что они совсем не были готовы к подобному обороту.

– Неприватизированная, – сказала Полина. – Я вам правду говорю.

– Сука! – не выдержал ее собеседник.

Было непонятно, это относится лично к Полине или же ко вновь открывшимся обстоятельствам – крайне неприятным для этих двоих.

– Но если ты врешь!..

– Не вру! – поспешно ответила Полина.

Те двое переглянулись. Они столкнулись с препятствием, которое пока не могли обойти. Слишком неожиданно для них. Они отошли к окну и недолго совещались. Говорили негромко, так что слов было не разобрать. Потом один из них вернулся к Полине.

– Значит, будем приватизировать! – сказал с хмурым видом. – Завтра займемся. А пока посидишь…

Где «посидишь» – он не сказал. Схватил Полину за руку и поволок за собой. Полине очень хотелось, чтобы еще кто-нибудь был в этом доме. Ей казалось, что вот сейчас откроется одна из многочисленных дверей и оттуда выйдет женщина. Ей почему-то именно так и представлялось – что женщина. Может быть, она даже будет похожа на ее покойную мать. Женщина, увидев их, спросит спокойно, с легким налетом удивления:

– Что здесь происходит?

И тогда Полинин страж смешается, замямлит что-то нечленораздельное, и все само собой образуется.

Но не открылась дверь, и женщина не вышла.

Они спустились вниз по широким ступеням деревянной лестницы, это уже был подвал, и сердце Полины готово было разорваться от нахлынувшей на нее волны ужаса, но конвоир так бездушно жестко держал ее за руку, что она не смела ничего говорить, – то, как он бил ее там, наверху, у машины, она запомнила и понимала, что он снова ее ударит при малейшем неповиновении.

Конвоир распахнул одну из дверей, за которой обнаружилась крохотная, два на два метра, комнатушка без единого окна. Там не было ничего, кроме прислоненной к стене раскладушки. Полина еще не успела по-настоящему испугаться того, что здесь ей, возможно, придется провести какое-то время, а конвоир толкнул ее вперед, и, когда Полина переступила через порог, дверь за ее спиной захлопнулась и было слышно, как снаружи задвинули задвижку.