Валерий Гриньков - Баксы для Магистра

Завидев вышедшего из машины Демина, ребятня оставила метлы и бросилась к Илье, гроздью повисли на Демине, вопя:

– Дядя Илья приехал! Дядя Илья!

Их вопли послужили призывным кличем для остальных, из здания вдруг высыпали еще два десятка разновозрастных детишек, и если бы все они одновременно бросились на Илью, они бы его раздавили, конечно, но Демин спасся, зарычав с яростью многоопытного сержанта:

– Что за беспорррядок?! Стрройсь! В две шеррренги!

В рядах сорванцов случилась легкая паника. Они заметались по асфальту, каким-то чудесным образом определяя места, где каждому из них персонально надлежало находиться, и через три секунды перед нами стояли две ровнехонькие шеренги – хоть по шнурку проверяй правильность построения. Это было похоже на фокус. Два помятого вида мужичка, появившиеся из-за угла здания как раз в это время, разинув рты наблюдали за происходящим.

– Привет! – совсем не по уставу поприветствовал вымуштрованное им войско Демин.

– Здрасьте, дядя Илья!!! – тоже не по уставу завопила малолетняя солдатня.

Тут из здания вышла Просто Мария.

– Ррразойдись! – смилостивился Демин.

Ребятня с благодарными воплями умчалась прочь. Просто Мария улыбалась.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Здравствуйте. Добро пожаловать, – певуче ответила Мария.

– Хорошо тут у вас стало.

– Стараемся, – просто сказала она.

Тут она увидела двух мужичков, маячивших у угла здания, и спросила у них без нажима и строгости:

– А что – работа уже сделана?

И при всей мягкой доброжелательности ее голоса мужички почему-то очень смутились и испарились в одну секунду.

– Пойдемте, – пригласила Мария и повела нас в обустраиваемое ее стараниями жилище – ее и трех десятков опекаемых ею детей.

В светлом коридоре, выскобленном до неправдоподобной чистоты, нам встретился человек, лицо которого показалось мне знакомым. Все правильно, я уже видел его – в прошлый свой приезд, когда мы только еще привезли сюда Марию и ее детишек. Директор пансионата.

– Здравствуйте, – сказал он с неожиданным подобострастием.

В коридоре горели все до единой лампочки, чего практически никогда не бывает в казенных учреждениях, и в этом великолепии разоблачающе яркого света директор выглядел не слишком здоровым человеком – желтые круги под глазами побуждали посоветовать этому бедолаге поскорее обратиться к врачу.

– Насчет питания я распорядился. Картошку ту гнилую сказал вернуть поставщику. Масло завезут сегодня к вечеру. За фруктами поехали. Я велел и клубники привезти, как вы говорили. Обед будет готов ровно в два. В меню сегодня гороховый суп с копчеными колбасками, куриные рулетики с грибами, кефир, домашний творог и десерт из свежих фруктов, – тараторил директор с таким энтузиазмом, будто от сегодняшнего меню зависело, будет он жить дальше или сегодня его многотрудная и не всегда складная жизнь оборвется.

– Я зайду на пищеблок без четверти два. Проверю, – сказала ему Мария, и он тотчас же прервал свой суетливо мельтешащий бег впереди Марии, качнулся в сторону, уступая нам дорогу, и так старался, что впечатался в стену всем корпусом, будто хотел стать совершенно плоским.

Похоже, что всем тут верховодила Мария. Взяла хозяйство в свои крепкие руки.

– У вас с директором полное взаимопонимание, – сказал я женщине.

– Да, он хорошо уяснил, что от него требуется, – кивнула Мария.

– Наверное, любит детей, – предположил я.

– Полюбил. Поначалу у нас с ним недопонимание было. Легкое. Приворовывал он. Но я объяснила, что так нельзя. Что нехорошо у детей воровать. Что это грех. Он понял. Теперь с ним никаких проблем.

Тут Демин за спиной Марии сжал ладонь в кулак и, выразительно глядя на меня, легонько двинул тем кулаком себе под глаз. И я сразу понял, что он хотел мне этим объяснить. Так вот откуда эти странные желтые круги под глазами у директора! Фингал под глазом – он только сначала синий, а когда через время гематома рассасывается, она становится грязно-желтой. «Я объяснила директору, что воровать нехорошо», – сказала Мария. Она ему так объяснила, что он надолго запомнил. Просто шелковый стал. Я покосился на ладони Марии. Ладони как ладони. У меня крупнее, к примеру. А у Оглоедова нашего вообще как лопаты. Но у нас с Оглоедовым нет такой нежной и безоглядной любви к трем десяткам воспитываемых Марией детишек, а у Марии есть, и когда ее детей, не родных ей по крови, а приемных, попытались обидеть – она наказала обидчика, и сил ей на это хватило. И ей без разницы, наверное, кто будет перед ней. Я вдруг подумал, что окажись обидчиком ее ребятни наш даже на вид ужасный Оглоедов – и он тоже был бы бит Марией, потому что дело здесь совсем не в размере кулаков, а в чем-то другом, о чем мы, мужики, не имеем ни малейшего представления, как бы ни старались мы хорохориться, а знают только женщины, матери.