Лев Пучков - Блиндажные крысы

— Не нервничай, — обнадежил Бабададзе. — Мы рядом.

— Ладно, перед смертью не надышишься, — пробурчал старший брат. — Пошли…

— Добрый день. Господа, вы знаете правила…

Неприветливый начальник СБ в прихожей, секьюрити с приборами — господа правила знали очень хорошо, оружие оставили в машинах и безропотно позволили «прозвонить» себя и обыскать.

В гостиной посетителей трепетно поджидал секретарь вождя Миша: полненький, рыхловатый молодой человек с ранней лысиной и голубенькими глазками.

Злые языки утверждали, что Миша — большой шалунишка по арьергардной части, и якобы именно это позволяет ему много лет успешно трудиться секретарем у такого капризного и своенравного Хозяина. В самом деле, внешность Миши вполне располагала к такого рода пересудам, но «средние» знали, что это всего лишь сплетни. Старик всю жизнь неистово любил женщин, а Мишу держал исключительно за деловые качества: пухлый душка обладал острым умом, феноменальной памятью и неукоснительной обязательностью протокольного робота.

— Ждет? — вместо приветствия уточнил Игорь Викторович.

— Не то слово, — Миша был подавлен и сильно расстроен. — Пойдемте уже быстрее…

Здоровяки остались в гостиной, в ненавязчивой компании пятерых хмурых секьюрити, которые сторожко посматривали на гостей и то и дело трогали гарнитуру в ухе (как бы не пропустить команду «Фас!»), а Игорь Викторович с Мишей поднялись на второй этаж.

У дверей кабинета мрачными изваяниями застыли двое «телков» [2] Телохранители (сленг). Не путать с охраной — это разные службы. Хозяина. Это было заметным отклонением от нормы, даже с учетом пиковой ситуации. В норме телохранители сопровождали вождя только при выходе из дома, а в другое время находились в специально отведенном для них помещении.

Миша приоткрыл дверь кабинета и робко доложил:

— Ковров прибыл.

— Пусть заходит, — ответил негромкий голос.

Генерал, не мешкая, вошел, а Миша остался снаружи и закрыл за ним дверь. И вроде бы он сделал это аккуратно, с присущей ему деликатностью, но, как показалось генералу, тяжеленная дубовая дверь бухнула в косяк с каким-то зловещим подтекстом. Ни дать ни взять как дверь склепа, где в Средневековье замуровывали осужденных на заточение ренегатов-отступников, восставших против воли Клана.

В кабинете накурено, повсюду разбросаны бумаги, в радиусе полутора метров у огромного камина пол усеян жирными хлопьями сажи: нетрудно предположить, что совсем недавно здесь в спешке жгли документы.

За столом сидел полный пожилой человек в белоснежной сорочке и рассматривал на просвет наполненный на треть бокал. В пепельнице дымилась толстая гаванская сигара. Рядышком стояла бутылка коньяка «Двин».

Можно было смело биться на миллион золотых, что это самый настоящий «Двин» из старого неприкосновенного запаса, а сигара именно гаванская. В этом кабинете, и в этом доме вообще, все было на сто процентов настоящее: от неброской, но страшно дорогой антикварной мебели и иранских ковров, до лучших в стране телохранителей. И хозяин дома — редкий представитель медленно, но верно вымирающей плеяды теневых правителей советской эпохи — был самым настоящим Вождем клана, во всех доступных трактовках этого значения, а не просто номенклатурной единицей в системе клановой иерархии.

Красные глаза, набрякшие веки, пьяная ухмылка — вкупе с густым табачным дымом и бардаком в кабинете это было уже не просто заметным отклонением от нормы (наподобие внеурочно торчащих у дверей телохранителей), а буквально выпадением из всех рамок.

Вождь клана — Александр Гаврилович Разумовский, или просто Старик, как его звали за глаза все приближенные, в норме очень берег свое здоровье, алкоголь употреблял медицинскими дозами, курить бросил лет тридцать назад (сигары держал исключительно для угощения) и был большим аккуратистом.

Горел камин, в кабинете было жарко и крепко пахло паленым. Вождь обильно потел: пятна под мышками, лицо распаренное, словно только что из бани, жиденькие остатки некогда роскошной шевелюры промокли и свалялись — так был занят и погружен в себя, что некогда даже причесаться.

Прекратив рассматривать коньяк, Старик отхлебнул глоток, поставил бокал на стол и, взяв льняную салфетку, вытер лицо.

Под салфеткой, как оказалось, мирно покоился наградной «Вальтер», инкрустированный золотом — по слухам, некогда принадлежащий геноссе Мюллеру и впоследствии врученный Старику лично Хрущевым за какие-то особые заслуги.