Владимир Гриньков - Помеченный смертью

– Конечно, есть, – сказал Хатыгов. – Здесь, в машине.

В «рафике» обнаружился радиотелефон. Свои громоздкие сумки ребята уже перенесли в самолет и исчезли, их не было нигде видно. И только Хатыгов топтался рядом. Морозов нервно оглядывался на него, набирая бородинский номер. Он хотел объясниться, и Хатыгов мешал ему своим присутствием.

– Слушаю, – сказал Бородин.

– Это Морозов.

– Я вас слушаю, Виталий Викторович.

Наверху, на трапе, появился человек в форме гражданской авиации, крикнул:

– Нам освободили полосу! Взлетаем!

Хатыгов обернулся к доктору.

– Надо лететь.

Тут у Морозова сдали нервы.

– Куда лететь? – крикнул он, адресуясь то ли к Хатыгову, то ли к Бородину на том конце провода. – К Рябову лететь? Чтобы он из нас сделал фарш?

У Хатыгова брови от изумления поползли вверх.

– Вы мне что обещали? – заорал Морозов в трубку. – Что со мной прикрытие полетит! И это ваше прикрытие?

Хатыгов быстрым, почти неуловимым движением выхватил из рук доктора трубку радиотелефона.

– Не надо, – сказал негромко и деловито. – Зачем лишний шум? Вам не о чем беспокоиться. Все сделаем, как надо.

– К черту! Я не полечу никуда!

Хатыгов взял доктора за локоть, и Морозов лишь спустя мгновение осознал, что это не дружеский успокаивающий жест, а захват. Ему показалось, что Хатыгов собирается кликнуть своих людей и доставить Морозова на борт самолета силой, но тот никого звать не стал, а произнес буднично:

– Идемте, нас ждут.

И Морозов почему-то подчинился.

Едва они вошли в салон самолета, захлопнулся входной люк и засвистели за бортом двигатели. Ведущая к пилотам дверь была, против обыкновения, распахнута настежь, и Морозов слышал, как щелкают тумблерами пилоты и мужской голос размеренно бубнит:

– Четыреста шестьдесят седьмой готов. Четыреста шестьдесят седьмой готов.

Ребята, что носили сумки, оказались в салоне. Четыре человека и еще Хатыгов. Больше здесь Морозов никого не увидел. Он сел в самом хвосте, обиженный на всех и терзаемый самыми мрачными предчувствиями.

Самолет вырулил на взлетную полосу и начал разбег, через минуту оторвался от земли. Подошел Хатыгов с бутылкой пепси-колы в руке.

– Попьете? – предложил.

Морозов демонстративно отвернулся. Хатыгов не обиделся, сел рядом, в свободное кресло.

– Вы напрасно на меня обижаетесь.

Доктор резко обернулся и зашептал, делая страшные глаза:

– Вы ничего не понимаете! Вы хоть поняли, куда вас послали? Вы представляете себе?

– Ага, – беспечно кивнул Хатыгов.

– «Ага», – задохнулся сарказмом Морозов. – Ничего вы не понимаете! Что у вас за детский сад? Кто вы? Где работаете?

– Так, работаем, – неопределенно взмахнул рукой Хатыгов.

Он прямо из бутылки стал пить пепси, и жидкость вспенилась. Хатыгов резко отстранил бутылку от себя и вытер губы тыльной стороной ладони.

– Мы по спортивной части, – сказал он.

– Спортсмены?

– Да, – кивнул Хатыгов. – Юношеская сборная.

Ваньку валял. И не представлял, как из его ребят могут в несколько секунд сделать решето.

– Вы знаете, куда мы летим? – спросил Морозов свистящим шепотом.

– Догадываюсь.

– Тот человек, к которому летим, может попасть своей жертве в глаз со ста метров. Бац – и пуля в мозге.

Хатыгов поднял голову и внимательно посмотрел на доктора. Только сейчас он, кажется, что-то начал понимать.

– Впечатляет? – осведомился Морозов с нехорошей усмешкой.

Но Хатыгов свои эмоции, полыхнувшие было во взгляде, уже пригасил и сказал, напустив на себя картинно-показушную беспечность:

– А мне плевать. И не таких видали.

Идиотов на земле не счесть, резюмировал Морозов. Часто встречаются. Но здесь, на борту, их концентрация превосходит все мыслимые нормы.

Ребята Хатыгова уже тасовали карты. Морозов всмотрелся – играли в преферанс. То, что он подумал, едва увидел этих ребят. Закрыл глаза и судорожно вздохнул. Ему было жалко самого себя. Так жалко, как еще никогда не было.

Доктор переживал, демонстративно сторонился своих попутчиков и в конце концов заснул под мерный гул двигателя. Свет в салоне горел, но за иллюминатором было темным-темно, только мерцали звезды.

Морозову снился какой-то подвал. Там не было темно, но отовсюду тянуло сыростью. Морозов шел, стараясь не касаться стен – по ним сбегала вода, и это почему-то было особенно неприятно. Коридор, по которому продвигался доктор, был освещен, а в боковых проходах таилась темнота, и он эти черные провалы в стенах старался миновать как можно быстрее. Среди полной тишины вдруг раздался какой-то звук. Морозов вскинулся и проснулся. Было сухо в горле и хотелось пить.