Александр Жиров - Черный амулет

Усталость как рукой сняло. Растерянность исчезла вместе с усталостью. Никакого голода. Огромными прыжками он преодолел широкий складской коридор.

Смотровое окошечко распахнул еще сам Василий Константинович.

Кофи приник к стеклу. Он ничего не увидел. На улице была ночь. Свет кривого фонаря спотыкался о высокую стену и не долетал сюда… Над головой оглушительно затрещал звонок. Кофи ждал, когда глаза привыкнут к темноте. Звонок надрывался, не переставая.

После первых трех звонков прошло время, достаточное для того, чтобы даже спящий сторож успел проснуться и подойти к двери. Наконец глаза разобрали, что перед дверью кто-то стоит. Хоть силуэт стал виден, Не обращая внимания на неистовый звонок, Кофи ждал, когда на сетчатке его глаз появятся еще какие-нибудь подробности.

К звонку добавились удары, которые сквозь тяжелую дверь едва доносились.

Они шли снизу — били, очевидно, ногой.

Хорошо, что не колотят прикладами. Контур головы показался знакомым. Уже можно было смутно различить, где у звонившего расположен нос, а где глаза…

Мешало то, что из-за ударов по двери силуэт все время дергался.

Катя! Катя Кондратьева, он узнал ее!

Ее волосы лежат именно так. Да и какая другая девушка припрется на этот склад в такое время?

Мозг работал, как бортовой компьютер. Раз Катя здесь, — значит, опасается за отца. И, возможно, подозревает его, Кофи. Удовлетворило ли ее объяснение, которое он дал по поводу пакета с ушами?

Ладно. Время работает против него.

Надо успеть. Пока стучат ногами, а не прикладами. Кофи ринулся назад в комнату с холодильными камерами. Она единственная была освещена, не считая тусклой лампочки в тамбуре.

Рывком распахнул дверь холодильника, где до его появления лежали две коробки мороженого «Марс».

Сейчас здесь, упершись ногами в мороженое, скрючился полковник Кондратьев. Кофи схватил руку. С такой температурой тела люди не живут.

На коленях трупа стояла замерзшая окровавленная половая тряпка. Взамен отрезанных ушей висели темно-красные сосульки. Окровавленные седые волосы примерзли к стенке. Смотрели на Кофи стеклянные глаза.

Вождь захлопнул холодильник. Бросился к выключателю. И в кромешной тьме понесся назад к входной двери. Здесь делать было больше нечего. Звонок гремел, на дверь сыпались удары.

— Папа! Папа! — кричала девушка не своим голосом. — Папочка, открой!

Кофи Догме неслышно оттянул собачку замка. Повернул книзу ручку. И резко навалился на дверь.

Он пустился бежать со всей прытью, на какую был способен. Не разбирая дороги, перескакивая кусты, бордюры и скамейки парка.

Впереди гудело Волховское шоссе.

Пошатываясь, с сигаретой в одной руке и недопитой рюмкой водки — в другой, Борис пошел отпирать. Он чувствовал, как крадется за ним по пятам тишина.

Звонок прозвучал более настойчиво.

Борис приставил веко к глазку. Все пространство за дверью занимала улыбающаяся ряха начальника циркового отдела кадров Иванова.

Пошатываясь, бывший прапорщик вошел в квартиру. Сперва он молча протянул Борису бутылку «Белого аиста». Затем спросил:

— Ты один?

— Один.

— Где сестра?

— Она звонила, — сообщил Борис. — Я сказал, что вы приедете ночевать, а она сказала, чтоб я не доверял никому из друзей, даже Кофи.

— Не нравится мне это, — Иванов покрутил головой. — Уже темно… Слушай, она никогда у тебя детективной литературой не увлекалась?

— Да вы проходите, дядя Сергей… Она вообще, кроме Агаты Кристи и Жоржа Сименона, ничего не читала и не читает.

— Тогда дело дрянь, — тяжко вздохнул Иванов и упал в кресло. — Решила Екатерина Васильевна в Шерлока Холмса поиграть.

Сто пятьдесят килограммов рухнули с высоты примерно одного метра. Кресло громко треснуло. Иванов с неожиданной при такой комплекции прытью вскочил.

Борис выпустил из рук рюмку. Водка забрызгала брюки гостя.

— Извините, дядя Сергей!

— Ничего. Водка пятен не оставляет.

Это ты меня извини. Я в это кресло больше не сяду.

С великими предосторожностями Иванов уселся в другое кресло.

— Рюмку? — спросил Борис.

Бывший прапорщик смерил его таким взглядом, каким некогда встречал молодое пополнение. К чему лишние слова?

— Жить без него не могу, — признался Иванов, разливая по рюмкам коньяк. — Это алкоголизм.

— Ну что вы, дядя Сергей! — запротестовал Борис. — Разве вы алкаш?

— Да, — твердо сказал Иванов и поднял рюмку. — Я алик.

Они выпили. Борис задумчиво молвил: