Александр Жиров - Черный амулет

Пускай решают. Будем движение поездов приостанавливать, как в прошлый раз, или нет? Пассажиров будем эвакуировать или как?

— И вообще, общественность будем оповещать или что? — поддакнул майор Туровский, а после нажал нужный рычажок, снял нужную трубку и сказал: — Собчаковская? Дежурный. Значит так, старший лейтенант. У подножия Собчака встань лично… Нет, Собчак хоть и из цветных металлов, но его никто пока выкрадывать не собирается. Там саквояж с часовым механизмом. Жди саперов…

Как — чей след? Слушай, ты мне глупые вопросы не задавай. Я тебе не комиссар и не политрук. Чей может быть след? Чеченский, конечно…

Звуки неслись именно из той камеры, в которую Кофи упрятал Василия Константиновича. Вождь выплюнул кровь и хищно облизнулся. Язык покрылся мукой. Мука смешалась с кровью. Во рту образовалось тесто.

Кофи механически его проглотил. «Кофи!» — разобрал он свое имя. В ответ он прокричал, едва не касаясь окровавленным ртом белой двери холодильника:

— Ну что, чучело, живой еще? Я тут регулятор температуры повернул вправо.

Долго мучиться не придется.

— Хорошо, я умру, — раздалось очень глухо, как из подземелья. — Скажи только, за что ты убиваешь Кондратьевых?

Вождь оскалился. "Странный вопрос!

И правда хорошо, что этот белый не подох сразу. Поговорим". Он крикнул:

— Неужели не догадываешься?

— Нет! — прозвучал ответ.

— Ну так знай теперь. По закону моего народа за убийство матери сын должен уничтожить всю семью убийцы до третьего колена!

Василию Константиновичу словно стало теплее в двадцатиградусный мороз.

Тайна отступала. Его семья — жертва чудовищного недоразумения!

— Я никогда не убивал женщин.

— Нет, ты убийца. Твой сын показывал французский нож. Этим ножом ты зарезал мою мать в лесу в стороне Абомея. —г— Вождь выплюнул кровь, которая непрерывно продолжала набегать. — Это было двадцать пять лет назад. Настал час расплаты.

Кондратьев терял силы. Он понимал, что может умереть, прежде чем страшный разговор закончится.

— Это неправда, Кофи. Я не убивал женщин. Я не был в джунглях в стороне Абомея. Это ты убиваешь невинных людей. Ты уже почти убил и меня. Не бери лишний грех на душу. Открой дверь, пока я жив… Нож, который ты видел, я выбил из рук колдуна из Губигу, на берегу Немо.

В мангровом лесу…

Кофи уже собирался что-то сказать, но последние слова остановили его. Колдун Каплу, родная деревня, мутная стремительная река, мангровый лес пронеслись перед мысленным взором, как в калейдоскопе. Все сходилось.

— Вот ты и признался, — засмеялся вождь. — Колдун пытался помешать тебе убить Зуби, мою мать. Он напал на тебя, но силы были не равны.

На Кондратьева наваливалось прошлое. Но одновременно делали свое дело увечья и мороз. Боль разрывала голову.

Нужные слова не находились. Он уже не чувствовал носа и пальцев на ногах. Уши продолжали гореть. На них слабо действовала заморозка.

Прежде полковник вкратце расспрашивал Бориса о друге и знал, что отца тот не помнит. По коже было видно, что Кофи не негр, а мулат. Сын черной матери и белого отца. Мать — Зуби. А отец? Но тогда, может быть…

— Когда ты родился? — крикнул Василий Константинович дрожащим голосом.

— В День Четвертого Урожая. У белых это один из дней сентября семьдесят второго года. А что? Разве это может тебе помочь?

— Выслушай меня внимательно. Сил осталось мало. Я любил Зуби, а твоя мать любила меня. Я был первым мужчиной в ее жизни. Мы провели вместе три дня в декабре семьдесят первого. Потом я улетел на вертолете в Порто-Ново и больше никогда не встречал людей из Губигу.

Последней я видел твою мать. Она махала мне рукой. После меня белые долгое время не посещали Губигу, я это точно знаю.

Прибавь девять месяцев, и ты получишь сентябрь. Твой отец — белый, ты это знаешь. Ты мой сын, Кофи. Борис и Катя — твои брат и сестра. Только что от тебя я узнал, что красавица Зуби погибла. Ты потерял мать. Теперь ты добиваешь отца.

Катя прекратила кричать, лишь добравшись до Волховского шоссе. По нему равнодушно сновали грузовики и легковушки. На бегу ей попались лишь двое пьяниц, которые шарахнулись в стороны от несущейся на них девицы в распахнутом плаще.

Отсюда едва виднелись габаритные огни автомобиля ее обидчиков. Катя переводила дыхание и следила. Вот машина тронулась. Поползла вдоль складской стены. Повернула направо в сторону шоссе.

Ужас вновь обернулся коконом вокруг девушки. «У бритоголовых прибор ночного видения, — подумала она. — Они играют с ней, как кошка с мышкой. Она думает, что спаслась, но кошка знает: мышь обречена».