Эльмира Нетесова - Закон - тайга

Тесть сидел среди своих. На душе тепло, спокойно. В воровской зоне не страшны три года.

Внезапно из-за спин законников лохматый старик объявился.

— Ох-хо-хо! — рассмеялся скрипуче. И, указав на Тестя, сказал: — Этого падлу все фраера петушили в сизо. Какой он законник? Пи дер вонючий!

Кусок застрял в горле Тестя. Кенты схватили за шиворот старика, на Василия уставились.

— Верно ботает козел? — потребовали озверело.

Тесть рассказал все как было. Ничего не утаил. И о том, как его скрутили сворой, как трамбовали и, беспомощного, истязали кучей.

— Ты тут сопли на кулак не мотай. Не дави на жалость! Как ты, козел, уронил свое имя, так и очищайся! Законник сдохнуть должен иль тех лидеров размазать. Всех до единого. Тогда он фартовый. А покуда они дышат, ты — пидер. Вали отсюда! И не клейся к нам! — багровели лица законников.

— Любого из вас, падла буду, мусора к обиженникам кинут. И вы, как я, ничего не сможете! Сколько фартовых в сизо ожмурили себя из-за того, счету нет. Урон лишь «малины» несут. А легавым то и надо. Раскусили наш «закон — тайга». Скольких кентов тем загробили! Теперь и вы им поможете! Со мной. Чем же вы мне файней легавых? Те к обиженникам толкнули, вы — тоже! Иль гоноритесь, что сами не побывали в моей шкуре? Клянусь свободой, хоть кого из тех накрою, ожмурю на месте! Без разборок.

— И ожмури! — поддержал кто-то.

— Не меня выпираете! А всех, кто в моей шкуре нынче дышит! Измельчали фартовые! Нет средь вас законников. Одни фраера! — встал из-за стола Тесть.

— Фраера, но не пидеры! — вякнул старик, сдавленный за шиворот.

— Ожмуриться самому — мелочь. Ты попробуй заставить себя дышать после всего! Дышать, чтоб дышала «малина» и кенты. А разделать козлов — сумею. Покуда не жмур — все помню! — сделал шаг от стола.

— Верно ботает Тесть! — поддержал Василия кто-то из фартовых.

— Сход надо созвать. Как он трехнет, так и будет, — сказал грозный медвежатник — бугор зоны и ее хозяин.

Василий ушел в свой барак, кляня по пути Трудовое и Дегтярева, сунувшего его в сизо, как головой в парашу.

А участковый тем временем возвращался из Поронайска в Трудовое с очередным выговором. Вместе с ним ехали в поезде пять семей — новоселов Трудового.

С детьми, старухами ехали люди обживать новое место. Какое оно? О Трудовом многие знали лишь понаслышке.

Большинство решились переехать не с добра. От нужды бежали. Она согнала с обжитых мест. Невмоготу прокормиться было. Вот и подались куда глаза глядят. На слово вербовщику поверили. Тот словами, как деньгами, сыпал. Золотые горы обещал. Гарантировал рай земной, беззаботный и безмятежный. И поверили люди в сказку. Даже шамкающим старухам захотелось увидеть своими глазами сытый, теплый, устроенный дом. Порадоваться за детей и внуков — себе многого не хотели. Теплую печку да хлеба вдоволь.

С любопытством глазели в окна новоселы.

— А и правду сказал вербовщик, места тут и впрямь необжитые. Сколько едем, ни одной избы. Все пусто.

Сопки и те дремучие, как я, — признал старик в рыжей кацавейке, подойдя к Дегтяреву.

Поезд, дотащившись до Трудового, прокричал голосом охрипшего лешака и вскоре задремал у перрона, ожидая, пока освободят его брюхо переселенцы.

А они вытаскивали из вагонов узлы, мешки, чемоданы. Сновали от вагона к вагону, торопя друг друга.

Вскоре их развезли по домам, определив каждой семье свое жилье — новое, соскучившееся по человеческим голосам.

И вербованные поверили в чудо. Ведь вот враз дом получили. Не лачугу, не хибару, доживающую свой век. А настоящий новый дом. С сараем и участком. И подъемные за проезд выплатить обещают немедля — завтра утром. За каждого члена семьи, привезенного сюда, оплатить дорогу. Даже не верится, что здесь, в чужом краю, с ними считаются.

Не спал в эту ночь Дегтярев. В прокуренной дежурке шел у него невеселый разговор с Кравцовым, назначенным следователем прокуратуры.

Тот сел поближе к печке, пил чай мелкими глотками. Спрашивал, спорил, слушал.

— А я их знаю! Чуть дай свободу, жди новых происшествий. Они любое человечье проявление расценивают как беспомощность. Сколько раз на этом горел! Вся шея бита. Не верю я им, никому. И с вами не могу соглашаться. У нас не гимназия, тут условники созревают для свободы. Сами видите, что и нынче отсев есть. И немалый. Не по нашей вине! Нам — только выговоры лепят. За недосмотр! А как я могу уберечь от преступления, если иные гады жить без того не могут? У них суть на том замешена. С детства. Он иначе дышать не умеет. Его с пеленок просмотрели! Как я их, постаревших, переделаю? Они уже по три-четыре судимости имеют. Никто с ними не сладил до меня. Это ж мусор — не люди! — кипятился участковый.