Эльмира Нетесова - Закон - тайга

Медведица давно почуяла людей и, заложив восьмерку, коварно зашла за спину. Она все слышала, видела, понимала. Медвежонок, что-то осознав, влез на дерево, оттуда, с вершины ели, наблюдал за матухой: осторожно, стараясь не хрустеть сучьями, кралась она за лохматым мужиком, рвавшимся в тайгу, как пьяный ветер.

Матуха чувствовала запах железа у человека в руках. Ветер был встречным. Этот запах и заставил ее схитрить. И когда человек ступил на гнилую корягу, хрястнувшую под ногами, медведица рявкнула, бросилась на мужика.

Горилла, услышав голос зверя, оглянулся:

— Филин! Кент! Где ты?

В ответ услышал хриплый крик.

Филин почувствовал медвежьи когти в плечах и, превозмогая боль, достал нож. Медведица рванула его с земли, грохнула о корягу. Из глаз посыпались искры, как от костра.

У словник вскочил на ноги. На секунду медведица замерла удивленно. От такого броска даже олень требуху на корягах оставлял. А этот — жив…

— Ожмурись, пропадлина, сучье семя! — кинулся бугор к одуревшей от фартовой брани зверюге и ткнул в пузо тесаком. По самую рукоять вогнал, рванул нож кверху, вспарывая брюхо. И, отскочив в сторону, спрятался за вздыбленную рогатую корягу.

Фонтан крови брызнул из брюха, обливая пожухлую траву, сучья, кусты. Медведица увидела, как полезли из брюха кишки. Она тащила их из пуза, ревя от боли и ужаса. Кишки мешали сделать последний прыжок. На него уже не хватило сил.

Почуяв запах крови, слез с елки медвежонок. Подскочил к матухе. Заревел, заголосил. Ему, растерявшемуся от горя, накинул петлю на шею Горилла. И, дернув к себе, прикрикнул:

— Захлопнись, кент. Попух — молчи!

Филин, окровавленный, в порванной рубахе и портках, ощупывал себя за корягой.

— Дышишь? Ажур! Теперь тыщу лет фартуй, сам черт не страшен. Экую курву замокрил. С ней десятку «малин» не сладить. Силен бугор. Видать, не знала она, с кем свиделась. Не то бы внукам заказала б и сама зареклась, — засмеялся Горилла.

Через час он приехал на лошади за тушей. Филин успел разделать медведицу, по обычаю закопав ее сердце под молодое дерево, чтоб водились в тайге медведи, чтоб не скудели ими сахалинские леса.

— Куда фраера дел? Медвежонка? — спросил Филин.

— Покуда у себя в сарае привязал. Продержу зиму. А весной отпущу.

— Зачем?

— Чтоб сердце отошло от горя. Чтоб забыл беду свою. Пусть отляжет. Не то людоедствовать станет. Сам еще не сможет берлогу подыскать и вырыть. А помочь уже некому. Куда ж ему, как не в шатуны податься? А это — горе для нас. Скольких угробит… А и подружку себе не сыщет. Память о матухе помехой станет. После такого потрясения и на подружку не потянет, и корягу не обоссыт, все себе на лапы пустит. Такая у них натура тонкая. А средь людей — обвыкнется понемногу, забудет. И заснет под печкой до весны. Мороки с ним не будет.

— Пришить его дешевле, — обронил Филин.

— Кончай трепаться! Он тайге сколько медвежат подарит! Молодой совсем. Зверюшный малыш. Таких не мажут, таких растят. Он-к весне уже мужиком сделается. Сурьезным. В тайге — хозяином. Нехай кентом дышит. Нам в тайге стремачи и стопори- лы ихние без понту. Пусть кент имеется, — улыбался Горилла.

Когда фартовые подъехали к дому, было совсем темно. Но кто-то, как по команде, включил свет, и селяне, увидев окровавленного Федьку, побежали за врачом. Но вскоре убедились, что человек держится на ногах уверенно.

У Кати от страха затряслись оуки. Лицо побледнело. Скупые слезы невольно капали вместе с водой на руки мужа. Но Федор смеялся, шутил. Хотя выпивать наотрез отказался, объяснив, что по бухой он дурным становится.

Селяне не обиделись. Сев к столу, они до глубокой ночи отмечали появление новой семьи в селе.

А утром потащили в дом Филина сало и картошку, капусту и грибы, кур и варенье.

Кто-то стопку полотенец приволок, простыни и одеяла. Даже набор цветастых кастрюль подарили.

Живи, семья! Пусть будет тепло тебе и под холодным небом. Пусть будет ярким свет в доме. Пусть никогда не знает семья слез…

По обычаю густо обсыпали дом и двор зерном, желая здоровья и благополучия.

Федька раздал селянам все мясо убитой медведицы. Никого не обделил. Катя даже губу прикусила, что себе ничего не оставил. Того мяса на всю зиму семье хватило бы. А назавтра самой стыдно стало. Хорошо, что промолчала, не высказала мужу. В кладовке полок не хватило. Окорока и колбасы, копченые рулеты. От их запахов голова шла кругом.

У себя в деревне слышать о таком не доводилось. А тут — даром дали. Хоть ничего она этим людям не успела сделать доброго.