Филин, скорчившись, лежал на снегу. Медведь наваливался, хотел порвать, но брезентовка, надетая поверх телогрейки, оказалась неподатливой и защитила…
Ни порвать, ни задрать не успел. Вот только живот болел так, будто на нем всю ночь «малина» духарилась, разборки чинила.
— Дышишь? — подошел к Филину Цыбуля.
Бугор кивнул. И Цыбуля с Котом помогли ему встать на ноги.
Филин подошел к медведю. Уши на голове зверя уже не стояли торчком. Обвисли. Шкура измазана кровью. Даже снег вокруг был алым.
— Едва не уложил, падла! И все ж угрохали мы его. Теперь на хазу его припереть надо, — схватился за ноющий живот бугор.
— Как допрем? В нем весу больше тонны. На куски его надо пустить, — предложил Кот.
— А шкура? Снять надо. Нутро выкинем, а остальное — на куски.
— Хлыста сначала отнести надо, — спохватился Филин и вспомнил, что именно ему, худосочному, незаметному, обязан своей жизнью.
Вечером, когда милиционеры увезли с заимки Бугая и Хлыста, а фартовые снова остались один на один с костром и тайгой, им стало не по себе.
Двоих в один день отняла тайга. Фартовых. А ведь они выжили в зонах. Перенесли не одну ходку. Им совсем немного оставалось до освобождения.
«Кто же на кого охотится? Кто удачливее? Тайга или мы? Кто останется жить, кого она выпустит, кого погубит?» — молчали мужики, вздрагивая при каждом шорохе и треске, на который еще недавно не обращали ни малейшего внимания.
У костра уже не слышалось громких разговоров. Промысловики впервые увидели, какую цену берет тайга за удачу в охоте.
— Надел Бугая ты, Филин, возьми. А Хлыста — Полудурок, — сказал Тимка.
— Я не знаю, где Бугай петли и капканы ставил. Пусть Кот себе забирает.
— Чего кочевряжишься? Через неделю смотаемся отсюда все. Сезон кончается, — ответил Костя.
— Оно-и теперь бы завязать не мешало. Уже у лис мех линяет, меняется. Пора кончать, — отозвался Цыбуля и добавил: — Пока из берлог другие не вылезли, надо ноги делать.
— А как с пушняком кентов будем? Разделить надо. Им он теперь до фени. Не дарить же мусорам? — глянул Филин на Тимофея. Тот согласно кивнул.
Целый день на заимке было тихо. Словно простила тайга людей и прекратила с ними вражду.
Но никто из фартовых не мог предположить, что в тот же день, когда был убит медведь, вылезли из берлоги матуха с пестуном.
Медведица почуяла, что с медведем случилась беда. Она беспокойно обходила высунувшиеся из-под снега пни, разгребала сугробы. И вдруг почуяла запах крови.
Матуха подошла к сугробу у коряги. Кровь была свежей. Она не успела впитаться в землю вместе с талым снегом. Медведица ткнулась в нее носом и взвыла коротко. Узнала…
Зверя не надо учить. Кровь медвежью, даже по единственной капле, отличит сразу. Кровь своего медведя узнает безошибочно. За долгую жизнь не счесть царапин и драк с соперниками и врагами до крови. Не раз зализывала эти раны. Знала вкус и запах.
Медведица вмиг поняла, кто убил ее медведя. Обнюхав следы, запомнила их запахи и пошла по ним, не оглядываясь, не боясь. Будь у матухи малыш, может, не рискнула бы. Пестун уже вторую зиму перезимовал. Большой. За него не страшно. Он должен знать, кто в тайге хозяин. «Закон — тайга»! Пошла медведица по заимке — своим владениям. Здесь люди отдыхали. Тяжкую ношу опускали на снег. Им было трудно. У них на руках был покойник,
человек. Возможно, его задрал ее медведь. Но он — зверь, в своем доме — хозяин. Зачем пришли сюда люди? Кто звал их? Что нужно им в тайге?
Медведица втянула носом воздух. Запахло человечьим жильем, костром. Людей много. Очень много, чтоб справиться с ними одной…
Пестун отстал. Нашел муравейник. Жизнь в нем уже проснулась. На снег мураши вылезлй, чтоб скорее прогнать с себя остатки зимнего сна. Немногим повезет. Медвежонок горстями их ел. Кислая кашица из муравьев быстро очищала брюхо.
Пусть лакомится, пока не стал взрослым, совсем большим. Не стоит его близко подводить к людям.
Темнело. Фартовые не отходили от костра. Страх пережитого иль предчувствие держали их у огня всех вместе. Медведица знала: на стаю, даже человечью, в одиночку нападать нельзя. Опасно. И, прождав до глубокой ночи, ушла в тайгу.
Утром ее следы заметил Тимофей. Матуха была в двух шагах от шалашей. Указав на ее следы, сказал коротко:
— Сматываемся. К хренам все. Иначе не выберемся отсюда живыми. Всех перекрошат. Не зря к Мертвой голове никто не хотел идти на промысел. Шустрей собираемся и линяем.
— А пушняк? — вякнул Полудурок.
Читать дальше