Эльмира Нетесова - Клевые

Цыпа приехала на рынок, когда торговля уже кипела вовсю. Что только ни продавалось здесь? Новое и старое! Зарубежное и отечественное! Антиквариат и откровенный хлам. Иконы и ордена с медалями, полудрагоценные камни и поделки из дерева, глины, металлов. Вязаные вещи и книги, видео- и аудиозаписи. Здесь было не столько покупателей, сколько зевак и всякого сомнительного сброда.

Кто-то прямо в ухо, громко крича, предлагал пирожки и булки. Продавцы наперебой расхваливали свой товар. Другие уламывали, торговались с покупателями. Иные ругались меж собой за место.

Чуть отойдя в сторонку, две молодые бабенки распивали водку из горла, "под ноготок". Грелись, продрогнув на холоде.

Цыпа рассматривала товар и почти не обращала внимания на продавцов, не приглядывалась к лицам торгующих. Да и до того ли было в суматошной толпе, когда вокруг толкают, отпихивают. Но… Где она видела эти часы? Они показались ей очень знакомыми. И поневоле глянула на продавца.

Василий не сразу заметил Цыпу. Он стоял рядом с дородной девахой, балагурил, прикуривая от ее сигареты, похлопывая бабу по толстому заду.

На секунду он почувствовал на себе взгляд и заметил Ленку, улыбка вмиг сползла с лица, превратившись в жалкую гримасу. Он сконфузился, поник.

Цыпа отвернулась от него. Ей стало гадко признать в этом небритом, неряшливом мужичонке того, кого любила. Что осталось в нем от прежнего? Только имя.

В потертом, замызганном пальто, в подшитых валенках, в облезлой шапке, он даже отдаленно не походил на прежнего Василия.

— Что случилось с ним? Выбросили из театра? Хотя какое мне дело до него? Прочь из памяти! — шла Цыпа рядами с хозяйственными товарами.

— Лена, постой! Не узнала? — вцепилась в рукав чья-то ладонь. Цыпа оглянулась. — Это я — Василий! Уже забыла меня?

— Припомнила. И что дальше? — стряхнула его руку, осмотрелась по сторонам.

— Вот видишь, как житуха бортанула! На самую обочину! Как

чувствовал тогда и тебя предупредил. Вижу, шикарно живешь! Цветешь, как и прежде! Не то что я! Весь в репьях, что барбос! Вот часы продаю! Последнюю память от матери! Жрать нечего! Зарплату не давали. Половина актеров сбежала из театра. Не выдержали. Полгода без денег… Тут уж не до искусства. О сермяжном пришлось думать. Так-то вот, — выдохнул горькое.

— Ты тоже ушел из театра?

— Меня вышибли! Твой папаша! За то, что на работу пришел в нетрезвом состоянии. Мало голодный, еще и трезыый должен был являться! И без опоздания! А не много ли он захотел?

— Отец тебя уволил?

— Не просто уволил, выкинул! Ну и ладно! Я не пропаду! Я — русский мужик, ко всему привычный. Но твоему папаше не с кем нынче работать! Он теперь и рад бы вернуть меня, но дудки! На дармовщину дураки гнут спину! А я — не дурак! Не хочу как твой родитель прозябать на кипяточке. А вечером ломаться перед толпой. Теперь другое искусство нужно. Никто не хочет ходить на «Гамлета», "Маскарад". Нынче подавай другой репертуар. Да гони на сцену голоногих, молодых! Чтоб умели пятки на ушах завязать! Но этого твой старик не понимает…

— А как же ты живешь без работы? — спросила Ленка.

— По-разному! Всего хлебнул. Поначалу даже на интимных вызовах работал, по объявлениям. Потом спрос упал. Сторожил дачи. Но бомжи перепились, сожгли одну, пришлось уходить. Теперь без дела. Скоморохи тоже не в цене. Вот и перебиваюсь с хлеба на воду,

— вытер нос рукавом пальто. — Да что обо мне? Давай лучше о тебе…

— Я работаю. Давольна всем.

— А где, если не секрет?

— У фирмача!

— Обслуживаешь и душой, и телом?

— Я — не ты! Не умею пускать на распыл саму себя!

— Ох, ох! Да я бы и теперь не прочь поджениться на какой-нибудь бабенке! Только б не слишком старой. Чтобы хоть как-то до тепла дожить. Да вот одна беда — желающих таких как я много стало! Не я ли говорил тебе, что не смогу обеспечить семью? Ты тогда обиделась. Зато теперь с тебя магарыч! Не соврал, не сломал судьбу! Так что зови в гости! Так и быть, вспомним старое! — осмелел Василий, оглядывая Цыпу.

— Кому ты нужен? Я прошлое забыла. К нему уже нет возврата. Отгорело и к тебе. Ни гостем, ни знакомым видеть не хочу!

— Смотри, зазналась! Вся в папашу, гордячка! Да только помни, придет время, рада будешь позвать, да я откажусь!

— Кончай базарить, Вася! Прощай! — повернулась Ленка чтобы уйти.

— Лен! Погоди! Я знаю, считаешь за подонка! Наверно, я и есть такой, мерзавец — одним словом! Ты, что хотел сказать тебе, не проклинай, прости меня дурака!