Эльмира Нетесова - Фартовые

Бугор барака, волосатый черный мужик по кличке Медведь, уже при первой встрече сказал, как отрезал:

— Два медведя в одной берлоге не живут. — И добавил — Я не фартовый, не кент тебе. Но я хозяин этого барака. И коль ты, а не я к тебе попал, то и дышать станешь, как я велю. Мне плевать на твои законы, будешь жить по моим. Усек? У нас все работают. И я — тоже. Не будешь работать-пеняй на себя.

Берендеи обозвал бугра прыщом на лягашьей заднице и на работу не пошел.

А на следующий день, договорившись заранее, зэки всем бараком подступили к нему.

— Чего выдрыгиваешься, урка? Сколько будешь сачковать? И мы должны за тебя твою норму делать? Конечно, с бревнами чертоломить — это не на парах бока отлеживать, а потому выбирай: либо отправим тебя «нюхать ландыши», либо выходишь на работу.

Берендей не поверил в услышанное, рассмеялся. И ответил уверенно:

— Хотел бы я глянуть на ту сявку, которая рискнет подойти ко мне. Иль дышать кто приморился?

Вот тут-то на него зэки и налетели сворой. Самого агрессивного Берендей на «калган натянул». Схватил за уши и ударом головы превратил орущее лицо в кровавую лепешку. Тощего жилистого верзилу пригнул за шею и — коленом в посыпавшиеся зубы. Фартовый пробивался к Медведю, отшвыривая и круша всех, кто оказался на пути.

Клацали челюсти и ломались переносицы: брань, стоны, грохот — все перемешалось в ком животной ярости.

— Ты у меня, лярва, не на одно, на оба яйца захромаешь, — схватил фартовый назойливого хромого зэка, тыкавшего его под ребро оторванной от нар скобой.

Резко рванув за ноги, хватил мужика об пол. Тот дернулся и затих. В эти минуту прыщавый плечистый коротышка двинул Берендея кулаком в висок. Фартовый покачнулся. Устояв, ударил прыщавого сцепленными кулаками по темени, подмял под себя и швырнул обмякшее тело под ноги Медведю.

— Я об такой навоз ноги не вытираю! — крикнул зло.

Удар по голове, внезапный, жестокий, зажег в глазах сполохи искр, которые тут же погасили сознание. Очнулся Берендей уже над парашей. Руки за спиной скручены тугим узлом, ноги накрепко подвязаны к перекладине. Во рту — солоноватый привкус собственной крови. Берендей сглатывал ее, чтобы подавить рвоту.

— Ставлю стольник за него! — вывалился из темноты тощий мужичонка.

— На кой хрен он тебе сдался, Харя? Свою норму покуда вытянешь, пупок сорвешь, а тут и за этого хмыря вламывать будешь. Да еще корми его. Иль деньга у тебя лишняя завелась? Нехай сдыхает. Он, паскуда, троих чуть не загробил, — отговаривали мужика игравшие в очко зэки. Ставкой была жизнь фартового.

Берендей помнил, что трое, из работяг, уже пытались отыграть его жизнь у бугра. Но не повезло. Он понимал, что эти трое не без риска для себя пожалели фартового. Вон как хмурился бугор, видя, что нашлись в его бараке сторонники вора. Обыграв, радовался. Желающих уже не было. И вдруг — Харя. Самый незаметный из зэков — конченный чифирист, и не побоялся бугра, не пожалел денег.

Трижды Харя снимал банк, но бугор вошел в азарт, не хотел уступать. Но и Харя на своем стоял. И когда за полночь на Медведе осталось лишь исподнее, срезал Харя веревки с ног Берендея, развязал ему руки. Фартовый был уже без сознания. Лишь к утру очнулся от мокроты на шее. Не открывая глаз выругался, подумав, что какая-то гнида решила испражниться на него. Но это Харя вливал в рот Берендея тепловатую, пахнувшую ржавчиной воду.

Услышав брань, Харя обрадовался:

— Слава Богу, жив!

— Сегодня ты его отыграл. А завтра? Твоя шкура его не прикроет. Рано радуешься, дурак. Я свой навар терять не стану. Мне выработка нужна. И не только мне, а каждому из нас.

Она — зачет! Раньше на свободу выйдем, по половинке! Сам про то знаешь! А он того не усек. Ему что тюрьма, что свобода. Разные мы с ним. А потому не склеилось. Я сам настырный. Но и это должно быть от ума! Не хочу, чтоб кто-то на моем горбу жир себе нагуливал. Потому зря ты старался, придурок, — свесился с верхней нары Медведь.

Но ни на следующий день, ни через неделю не вышел Берендей на работу. Зэки барака хмуро поглядывали на него. Но наброситься не решались. Молчал и Харя, вкалывающий теперь за двоих. Каждое утро и вечер он делил поровну с Берендеем тощую баланду и хлеб. Он не жаловался. Ничего не говорил

о себе, ни о чем не расспрашивал Берендея. Лишь однажды на работе поскользнулся на штабеле. Бревна из-под ног с грохотом полетели. Смяли мужика. Завалили заживо.

Узнав об этом от «шестерки», прибежавшей в барак, Берендей сорвался с ног. Вмиг примчался на погрузочную площадку, где задыхающийся старый кран пытался зацепить бревна, завалившие Харю.