Эльмира Нетесова - Фартовые

Но все же произошла и с ним роковая случайность.

Приглянулась баба — продавец из ювелирного. Хотел у нее нынсдать полезное для себя. Ну и слово за слово. Познакомились. Встретились у нее дома. Выпили. В постели кто о советах старых кентов помнит! Задержался. А раненько, чуть светать стало — милиция.

Лишь потом узнал, что на этой бабе не один фартовый попался. За нею, одиночкой, милиция по следу ходила всегда. Вот и на этот раз… Из постели, тепленького — в камеру. Отмежевался Кляп от соучастия в убийстве при побеге. Сослался па эксцесс исполнителя: мол, если б не ушел в побег с другими с таежной деляны, то и его могли те, матерые зэки, пришить. Это совпадало с показаниями стариков и дело об убийстве в отношении Кляпа было прекращено за недоказанностью. Добавили срок лишь за побег и определили тюремный режим. Отправили на Сахалин. В ту тюрьму, где, как говорили зэки, сама Сонька — Золотая ручка срок тянула. А уж она была фартовая — до костей!

— Даже ей не удалось отсюда убежать, — подтвердил, не без умысла, слова зэков начальник тюрьмы и, наблюдая, как в очередной раз Кляп «играет на пианино», [8] Так называли процедуру снятия отпечатков пальцев при поступлении в тюрьму. продолжил «контакт с контингентом», пытаясь выведать, что у Кляпа на уме: — Так что довольствуйся тем, что находишься в историческом месте, в криминологическом музее, можно сказать. Отсюда, если кто попал, уже не просочится. Даже клоп не уползет по собственному желанию. А лишь с моего разрешения.

Кляп согласно кивнул. А сам внимательно разглядывал через плечо начальника колючие, оштукатуренные «в пупырышку» стены, зарешеченное и заваренное снаружи листом стали окно, какое зэки прозвали «волчьей пастью»— свет через него не пробивался, кованую дверь с «кормушкой»— амбразурой. Сейчас она была закрыта снаружи стальной дверцей и не скоро еще пропустит сквозь себя миску баланды.

— Кормежка у нас особо калорийная: с голоду не помрешь, а и бегать разучишься, — перехватил начальник взгляд Кляпа и добавил строго: —Ты мне не шали тут. Не бейся головой в дверь. А то некоторые симулянты так фельдшера вызвать пытаются. Так вот он — в отпуске. Длительном. Так что лечить тебя будет дежурный, если понадобится. А у него средство одно, зато безотказное. С первого раза всем помогает. Понял? Чего на углы так смотришь? Все бесполезно. Ты — в мешке. Отсюда выходят либо по звонку, либо — вперед ногами. Сиди тихо…

Чтоб не сошел с ума от тоски и одиночества, посадили к Владиславу матерого ворюгу из Одессы. Тот, как сказал начальник тюрьмы, прошел и Крым, и медные трубы, и даже у черта в зубах побывал. Вот и будут — два сапога пара…

Оно и верно. От его историй вставали волосы дыбом даже на коленях. И в кошмарных снах виделось Кляпу несуразное. Вроде кто-то, худой и согбенный, вливает ему в горло воду из ведра. Нажимая ладонью на вздувшийся живот, командует невидимым: «Шевелитесь, паскуды! Еще с пяток ведер и распустит кишки фрайерок. Ни один лягавый не усомнится, что откинул концы сам…»

— Не хочу! — кричал Кляп во сне. А проснувшись, увидел соседа, согнувшегося над ним коромыслом, с кружкой воды в руках:

— Попей, кишки распустит, страх пройдет, — уговаривал фартового.

Владислава трясло от этой услуги.

Новый сосед и научил разбираться в мануфактуре, «рыжухе», камешках. За два года он многое из своего багажа передал Кляпу, немало и отнял.

Не отделался к тому времени Владислав от впечатлительности. Может, это и сказалось. На третьем году отсидки свалил Кляпа жестокий приступ сахарного диабета.

Никто уже не верил в то, что поднимется он на ноги.

Желтый, осунувшийся, Кляп все же встал, держась за стены. Но и свалился тут же.

— Хана мужику пришла. Списать надо, — сказал тюремный фельдшер. И начальник, увидев, что сделала болезнь с человеком, молча согласился.

На поселении определили Владислава в Александровске, под строгое наблюдение милиции. Работать отправили в типографию, где, помимо всего, стал он и шофером.

Не замечая за ним ничего подозрительного, ослабила надзор милиция. Да и кому нужен этот дохляк, канающий на уколах? К тому же с Сахалина, как ни старайся, не убежишь — остров. Эго знали все зэки.

Знали… Но свобода всегда манит из клетки. А потому, забыв об опасностях и множестве неодолимых преград, рвались к ней ежи: авось кому-то улыбнется судьба. Ведь фортуна не всегда забывала фартовых.

Свобода… К ней стремились те, кто попадал в неволю впервые, и те, кто доживал в ней последние дни.