Эльмира Нетесова - Фартовые

— То ты ментам баки зальешь этой темнухой. Но не ему. Он найдет, как тебя колонуть! На предмет того, кого ты нынче греешь, с кем кентуешься, где наши хазы? От тебя ему ничего другого не надо. Дальше нас начнет мести.

— Никого не грею, ни с кем не кентуюсь, кентуха облысела. А хазы не знаю. Вы их меняете чаще, чем лягавые кальсоны.

— «На понял» брать станут. «Хвост» пришьют тебе, — предупредил Дядя.

— С чего дрейфишь? Вот зацепил тебя какой-то Яровой. Да я ему — как свисток транде — без навару вовсе, — не верила Оглобля.

— Ты нынче, как браслетки на руках. А грохнуть рука не поднимается. Чую, погорим на тебе. Но тогда — прощай. Никуда не слиняешь. И усеки: без трепу и темнухи, все станешь выкладывать тому, кого я тебе пришлю. Сама не шарь нас. Мы тебя надыбаем, коль нужда прижмет.

— А если ты мне будешь нужен? — спросила Оглобля.

— Ты меня по хазам не шмонай. А колоть станут, прикинься шлангом. Мне тебе мозги не вправлять. Ты теперь с «хвостом». Сама не дергайся никуда. А со стукачкой — язык в задницу прячь. Допедрила? Ну а теперь отваливай. И моли Господа, чтоб не сбрехнуть лишнее. Особо помни — Яровой не должен знать ничего про меня: ни кликухи моей, ни того, что паханю здесь, — встал Дядя.

Тоська пришла домой, сама себе не веря, что жива осталась.

Ольга спала, свернувшись в клубок. Тихо, безмятежно посапывала.

«Стукачка с нее, как из меня целка», — подумала баба. И, глянув на часы, ойкнула. Четыре часа утра.

Где ж было девчонке дождаться почти до рассвета? Хотя вон на столе накрытые салфеткой котлеты. Чай заварен. Даже Оглоблина постель аккуратно приготовлена ко сну.

Над книгами сидела долго. Вон стопка у настольной лампы топорщится. Тетради, конспектами называются, ручка.

Видно, глаза слипаться стали. Не выдержала. Стакан крепкого чая так и остался недопитым.

Тоська жалостливо смотрела на спящую Ольгу.

Бабе поневоле вспоминалось знакомство с нею. Хрупкая нянечка прощала молча все капризы больных. Умела утешить. К Тоське отнеслась не хуже, чем к другим. Была внимательнее потому, что никто ее не навещал, не интересовался здоровьем. Никто не пришел за нею в больницу.

И девчонка видела, что сама женщина сторонится людей. Не принимает угощений. Видно, потому, что самой ответить нечем. Не затевает и не вмешивается ни в какие разговоры.

Никогда не жаловалась баба на боль и других не слушала.

Своего лечащего врача просила об одном — скорее домой отпустить. Хотя никого у нее не было.

Медперсонал больницы даже шутил, что если бы к ним попадали все такие, как Тося, они прожили б намного дольше. И работать было бы спокойнее.

Тоська никогда не ругала больничную еду. Ей она всегда нравилась. Даже добавку просила. И повара, довольные уважительной женщиной, не скупились на вкусный кусок.

Не ругала Оглобля и больничную постель, белье. Не называла, как другие, затхлым старьем. Она все хвалила.

А потому не только нянечка, но и весь медперсонал больницы относился к женщине с особым теплом. «Уж если в больнице понравилось, как же она, бедная, дома живет?» — сочувствовали ей люди.

Оля обо всем этом напомнила Тоське совсем недавно. Объяснив тем самым, почему поверила и привязалась к ней.

А уж какие люди попадают в больницу, баба и сама видела.

Не то врачам и медсестрам, всем в палате нервы в узлы завяжут.

— Таких падлюг не лечить, кончать надо сразу. И это не грехом, а добрым делом было бы, — избавить людей от полудурков и малахольных. Пришли лечиться — не выпендривайтесь! — лишь один раз не выдержав, заругалась Оглобля на баб-истеричек. Те вскоре сбежали от нее, попросились в другую палату. Но языки за зубами держали, боясь на такую же блатную чувырлу нарваться.

Медики в душе были благодарны Оглобле: пусть грубо, но вступилась за них по-своему, как могла.

Они и теперь навещали ее иногда. Заходили вроде к Оле, а сами к Тоське подсаживались. Пили с нею чай, рассказывали

0 работе, изредка жаловались на больных, зная, что найдут сочувствие и понимание.

Никто из них не докучал расспросами о ней самой. Видно, понимали: молчит, значит, не хочет ворошить больное.

Иногда они приносили Тоське домашнее печенье, варенье, сырники. Видели, что вкусного мало видела баба. Та стыдилась принимать угощенье. Но Оля выручала, готовила отменно. I! угощала редких гостей радушно.

Оглобля понимала, что обязана девчонке многим. Но вот фартовые заподозрили в ней фискалку.

«Нет, липа это, туфта! Не верю», — легла Тоська в постель, стараясь скорее забыть разговор с паханом.