Эльмира Нетесова - Дикая стая

драку в бараке? Вот и отмазались побегом. Стандартная отговорка. Она всегда применяется в таких случаях. Я Галке рассказал правду, она вчера к ha м приходила, как узнала, что вернулся. Решила правду услышать. Я не стал скрывать, — вздохнул Мишка.

— Кого еще помиловали? — спросил Гошка.

— Еще пятеро, кроме меня. Их на материк повезут лечиться, а мне рассчитывать не на кого.

— Опять на рыбу пойдешь?

— В гробу ее видел! — подскочил Сазонов и сказал, — когда в зону влетел, клял тебя день и ночь. Думал, когда выйду, первым делом тебя урою. Но шло время, я общался с другими мужиками, некоторые помнили тебя. Ну, побазарил и я с ними. Всякое было. Они мне свое в мозги вдолбили. Поначалу не понимал, доходило тяжко, а потом доперло, что не стоит рисковать волей из-за жратвы, чтоб выжить, потому что на зоне теряем жизнь.

— Если б тогда ты не брал в руки ружье, клянусь волей, договорились бы по-соседски. Вы с братухой еще и к Анне прикипались, а ведь сами мужики, должны были и меня понять! — напомнил Гошка.

— Все дошло, жаль, что поздно! Теперь рад бы вернуть то время, но как? — глянул на инспектора беспомощно.

— Ты вернулся! Мы снова соседи. Давай жить. Может, время сгладит прошлое?

— А ты все еще в поселенцах маешься? Или освободили давно? — спросил Михаил.

— Эта путина последняя. Отмучаюсь и все. Уйду из рыбнадзора насовсем. На любую другую работу соглашусь, на любой заработок, только из инспекции уйти бы поскорее! Жизнь одна, надоело рисковать и подставлять башку под каждого козла! — выпалил Корнеев.

— Здесь останешься?

— Сам не знаю. Родни у меня нет, никто не ждет. Кому нужны нищие родственники? Вон пацан наш,

Степка, а и тот сюда не хочет вертаться. Даже на каникулы не едет. В городе застрял, у дядьки. Тот морской офицер, в люди Степку выводит. Хочет в большие начальники вывести, тот и ухватился за возможность. Уже получается. И не гляди, что тут его мать, в поселок нос не сует, даже вспоминать не хочет. Совсем другие планы появились. Вот тебе и родная кровь. Только письма получаем. Иногда звонит, поздравляет с праздниками, но сюда уже не приедет. А больше никого у нас нет, — отвернулся поселенец, добавив тяжкое, — вот стану свободным, рвану в Питер. Устроюсь сам и Аньку вытащу, только дожить бы этот последний год, — выдохнул опасение.

— Все еще махаешься с поселковыми?

— Бывает. Куда деваться? Но уже реже. В прошлом году все ж двоих посадили.

— Знаю. Виделись на зоне. Они скоро выйдут, всего два года! С таким сроком, если не кипишить, до воли додышат запросто.

— Со мною потише стали. Уже за ножи и ружья не хватаются как раньше. Чаще кулаки в ход скачут. Махаемся недолго, поселковые в том не сильны. Опыта маловато, а у меня за плечами зона…

— Кому достать надо, зона не поможет. Когда мужики свирепеют, их ничем не остановишь! И только горе… Кто его хлебнул, сто раз обдумает, прежде чем кулаки развязать, — встал Мишка с лавки и пошел в свой двор, не оглядываясь.

Гошка в эту весну уже не заглядывал во дворы и на заборы поселковых, где местный люд сушил сети, готовил их к скорому нересту.

На него не раз спускали с цепи собак. Его ноги — все в рубцах и шрамах, едва успевали заживать. Сколько курток и брюк порвано? Сколько раз грозили Корнееву пробить башку, свернуть ее на задницу, переломать хребет и спину? Случалось, гоняли его с ухватами и кочергой старухи. Загоняли вилами в углы дворов бабы, а мужики, ухватив Гошку за портки, выбрасывали инспектора со двора через заборы. Он после таких теплых встреч приходил домой с ободранными коленями, боками, с синяками на всем теле.

Вон и у Лешки Медведева смолили во дворе лодку. Понятно, к чему готовили. Хозяин даже новый мотор купил. Хотел Гошка отнять его, да Лешка так вцепился в инспектора, что две громадные азиатки не могли их расцепить. И только жена вместе с матерью, пустив в ход коромысло, расшвыряли мужиков по углам двора, приговаривая:

— Чего взъелись, петухи? Гля, как друг дружку уделали? Ночью к бабам подойдете, они ж с испугу обсерутся! Зачем хотел мотор забрать? Мы ж в грибы на лодке ездим! На мотор сколько годов копили! А ты что удумал? — обтирала бабка Медведева лица мужиков и, усадив за стол обоих, сказала, — нехай вас хлеб помирит. Он всем от одного кормильца, от самого Бога! — и, перекрестив их спины, ушла на кухню.

Мужики и впрямь вскоре помирились, даже забыли из-за чего подрались. А мать Алешки учила в дальней комнате невестку:

— Никогда, ни в одной ссоре не говори последнее слово. Ссору не кулаком, а хлебом гаси. Не копи ненависть к людям, она не ихнюю, а твою жизнь укорачивает.