Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Дочь пахана

Долгими ночами ворочался на шконке Земнухов. Не мог уснуть. Разговоры мужиков, застревая в памяти, не давали покоя. Он знал правдивость их рассказов. Не раз проверил,

— На фраеров вкалывать? Задохнутся паскуды! Сколько крови они из нас высосали! Вот им всем теперь! — отмерял по локоть бывший пекарь. И говорил, что первым тряхнет своего директора, как только выйдет на волю.

— Уж я на его шкуре высплюсь за каждый день на Колыме! скрипел он зубами.

— А семья? — спросил Седой.

— Чья? Моя, что ль? Нет ее! Выслали из города в Сибирь,

как врагов народа. Из-за меня! Никто не дошел. Все шестеро умерли по дороге в ссылку.

— Твою мать… — вырвалось первое сочувствие у Земнухова.

Пять лет и пять зим пробыл он в этой зоне. А на шестую — сбежал, вместе с десятком мужиков из своей бригады, договорившись с оставшимися в зоне, где встретиться на воле. Но и те сбежали в первый же буран, прямо с работы, перебив растерявшуюся охрану, забрав все ее оружие.

Беглецы встретились все вместе на Урале — в Свердловске. И, пощипав горожан, тряхнув брюхачей, поспешили покинуть враз озверевших горожан и милицию. Они вмиг забыли, что такое гостеприимство и чуткость, с ненавистью вглядывались в лица всех приезжих.

Седой еще не был в деле. Его малина держала. Одела и обула, обеспечила документами и деньгами. Он жил за счет своей шпаны.

Земнухов легко свыкался со своей новой жизнью. Приступы стыда все реже одолевали его. Совсем оставили, когда малина приехала в Курск и выловила директора хлебопекарни. Его около дома застопорили. Затащили в подворотню. Узнал он пекаря. Вначале по голосу. Когда петушить начали, вовсе взмолился. Обещал все возместить, каждый колымский день. Но не поверили. И, пропустив в очередь, раздели догола, и здесь же в подворотне задушил его пекарь своими руками, как и мечтал на Колыме. Забрав все деньги у замученного, поехали сводить счеты с остальными. Обидчиков было много. Ни одного не хотели упустить. Всех разыскали. Никто не выскользнул из рук дерзкой малины, озверевших от горя мужиков.

Земнухов тоже не оставался в стороне. Он сам себе внушил, что трясет истинных грабителей, виновников всех горестей и бед. Он резал и душил, вбивал их в стены, втаптывал в землю кровоточащие комки. Он их не жалел, потому что они не пощадили когда-то чью-то жизнь и судьбу.

Никому из них не хотелось умирать. Все были уверены, что люди, отправленные в Магадан, уже никогда не выйдут на волю. С такой статьей не доживали до освобождения. А потому никто из брюхачей не ждал мести. Она грянула внезапно.

И председатель колхоза, вытащенный ночью из дома, узнал бывшего зоотехника перед тем, как захлебнуться в навозной жиже.

И водитель машины нашел директора мясокомбината. Измордовав его до неузнаваемости, вырвал недавний зэк у директора все мужичье и затолкал еще теплым в зубы:

— Хавай, падла, до погибели! Гляди не подавись! — смеялся в лицо истекающему кровью мужику.

Седой искал трибуналыциков, отправивших его под расстрел. Их следы терялись. Потом всплывал кто-нибудь. Но оказывалось, что тоже осужден и отбывает срок. Того, кто оглашая обвинение и приговор, разыскивал дольше всех.

Он оказался живым и на воле. Неплохо устроился. Имел все. Квартиру, семью и даже дачу. Вот туда и нагрянула к нему малина поздним весенним вечером. И не стучась, вломилась в дом.

Трибуналыцик сидел у камина, читал газету в кресле, покрытом бархатом. Рядом с ним — дочь. Уже девушка. Вскинула на вошедших испуганные, удивленные глаза. На пушистых ресницах повисли росою слезинки. Она почувствовала — не с добром пришли гости.

Девушка кинулась к двери. Но ее тут же поймали.

— Куда, лярва! — содрали с нее все до последней тряпки и потащили на диван, лапая на ходу.

— Седой! Давай! Наколи ее! Хмыря придержим. Натешимся и за борова возьмемся!

— Эту отпустите! — приказал хрипло.

— Ты что, пахан? Крыша едет? А наши разве хуже были? — напомнил кто-то…

— Она ни при чем! Отвалите! — рявкнул зло.

И в бешенстве хватил трибуналыцика графином по голове, стоявшим перед ним на столике. Тот, закатив глаза, рухнул на пол. Девушка, обезумев, рванулась из рук шпаны, раскидала, бросилась к Седому, вцепилась в горло мертвой хваткой.

Кто-то из кодлы сунул ей в висок носком ботинка, сшиб с Седого.

— Ну, как? Посеял жалость? То-то! Одна у нее с ним кровь, — усмехнулся Петух, и перерезав горла обоим, вытер нож о трибуналыцика.

Перевернув всю дачу, забрав все ценное и деньги, малина, пользуясь темнотой, вскоре покинула дачу и поехала в Брянск, где жили неотомщенные обидчики тракториста.