Андрей Константинов - Вор (Журналист-2)

Темная лошадка этот журналист… И тот ли он на самом деле, за кого себя выдает? Чем он занимался на своем Ближнем Востоке? Почему решил сменить профессию? Геннадий Петрович не сомневался, что все советские граждане, работавшие за границей, были в той или иной степени связаны либо с КГБ, либо с ГРУ. Ну если не все, то почти все. А Обнорский был не просто переводчиком, он был офицером, да к тому же с редким языком… А если работа переводчиком была для него только легендой? Такой же, как нынешняя работа? Что, не может быть такого? Еще как может, у Комитета не то что отдельные персоналии — целые легендированные предприятия есть — в самых разных отраслях и сферах… Подполковник вспомнил, как Серегин выглядит, как движется, как говорит… Нет, от парня явно Комитетом припахивает, а этого в данной ситуации нельзя не учитывать. Потому что если он хоть как-то связан с конторой, то устанавливать за ним наружное наблюдение крайне рискованно: оно может быть срублено контрнаблюдением, а потом начнется детальное выяснение причин появления хвоста. И все упрется в Ващанова…

Стало быть, нельзя за Серегиным официальную наружку ставить и литер заказывать нельзя. Береженого Бог бережет…

Геннадий Петрович так разволновался, что даже вспотел; всего, что касалось Комитета, он боялся панически, это был какой-то генетический, всосанный с молоком матери страх, знакомый многим советским людям, но у подполковника за последний год он развился в настоящую манию… Нервы стали ни к черту. Обидно-то как — чем больше денег появляется, тем меньше нервов остается.

Ващанов закурил и подумал о том, что придется объяснять Виктору Палычу невозможность или крайнюю нежелательность отработки Серегина руками ОРБ.

Значит, журналистом должны заняться люди Антибиотика — тоже ничего хорошего. Палыч ведь всех торопит-понукает, его отморозки хотят все побыстрее да попроще закончить. Выкрадут парня, начнут потрошить… А если так сложится, Серегина в любом случае кончать надо будет, скажет он что-то или нет — без разницы… Нужно убедить Виктора Палыча в том, что этого нельзя допускать ни в коем случае… Если парень комитетский, то из-за него весь город наизнанку вывернут, да если и нет за ним никого — тоже ничего хорошего не будет: из-за убийства журналиста пойдет такой резонанс, что всем мало не покажется… Убойщики из второго отдела все вокруг Серегина ковырять начнут, а он ведь, между прочим, и об Амбере писал пасквили, причем совсем недавно… Будет формальный мотив… Нет, Палыч сам не дурак, должен понять, что с этим Обнорским лучше как-то поделикатнее… По крайней мере сначала. Кому нужны лишние проблемы?

Загасив в пепельнице вонючую «беломорину», Геннадий Петрович сформулировал в голове третье, и последнее, из видимых на данном этапе направлений поиска: нужно обязательно проверить общавшийся с Бароном медперсонал в лазарете Крестов и на Газа. Умирающие часто поверяют свои тайны врачам и медсестрам…

Поняв, что ничего большего пока выжать из усталого мозга не удастся, полковник вздохнул и начал собираться на выход.

Из уличного телефона-автомата он позвонил Антибиотику, который, сразу узнав Ващанова, лишь сухо буркнул в трубку:

— Приезжай туда же, поговорим.

И все. Ни тебе «здрасьте», ни «до свидания»… Геннадий Петрович догадался, что Виктор Палыч уже знает все неприятные новости, и, невольно поеживаясь, стал ловить такси…

В «Домике егеря» подполковника действительно не встретили фанфарами, хлеб-соль также не поднесли. Антибиотик, развалившийся в шикарном кожаном кресле в своем кабинете, даже не предложил ему сесть — старик был хмур и совсем неласков. Ващанов, встретившись с ним глазами, взопрел и машинально подобрал живот — словно на ковре у генерала.

Виктор Палыч долго молчал, разглядывал подполковника, наконец сплюнул с губы невидимую крошку и сказал тихо, почти шепотом:

— Ты, Генокок, где работаешь? В ОРБ или в мясной лавке?

Геннадий Петрович почел за лучшее ничего не отвечать и затаил дыхание, а Антибиотик вдруг грохнул кулаком по столу и заорал, брызгая слюнями:

— Угробили старого?! Все дело угробили?! Тебе, блядь, не ордена носить, тебе верблюдам хвосты заносить… Ты!!! Наломал дров — сам расхлебывать будешь, гляди, если не расхлебаешь!!!

Ващанов незаметно перевел дыхание. Когда крик начинается, это не так плохо, хуже, когда говорят негромко и безучастно — если на собеседника не хотят эмоции тратить, значит, на нем уже крест поставили. А так — проорется старик, разрядится, быстрее успокоится… Геннадий Петрович кашлянул и с подчеркнутой почтительностью бормотнул: