Андрей Константинов - Вор (Журналист-2)

Изначально вся спланированная Ващановым операция строилась на такой посылке: Барон полагает, что взял с квартиры Монахова не оригинал «Эгины», а копию, и поэтому особо цепляться за холст не будет… Так вроде бы считал Антибиотик… А теперь старик вдруг намекает в разговоре с журналистом (которого сам, между прочим, себе вытребовал), что в Эрмитаже практикуется такой вид хищения, как замена оригиналов на копии… Может быть, Барон предполагал, что его слушают, и специально давал понять тем, кто его колет на «Эгину», что знает больше? А зачем это ему? Поторговаться хочет?

Ответов на эти вопросы не было, и Ващанов решил не торопиться с выводами, тем более что до развязки оставалась всего пара дней… Геннадий Петрович попросил Колбасова изменить схему контролирования второй встречи Барона с Серегиным: во время вычитки материала опер не только должен был слушать разговор собеседников из соседнего кабинета, но и неожиданно заглядывать к ним — мало ли, вдруг Барон попросит журналиста записку какую-нибудь на волю передать… Владимир Николаевич предложил по-простому обыскать Серегина после встречи с вором, но этот вариант Ващанов сразу забраковал — слишком стремно: если у корреспондента ничего не будет обнаружено, вой может подняться в прессе такой, что только держись… Да и вообще, попытавшись еще раз оценить ситуацию как бы со стороны, подполковник понял, что он, возможно, просто дует на не очень горячую воду… Последние недели были очень напряженными, вот и подводят нервы, всюду подвохи мерещатся… Тем не менее Колбасов был тщательно и подробно проинструктирован, а чувство тревоги не уходило. Однако с Виктором Палычем Ващанов решил не делиться пока своими сомнениями…

Через день Андрей Серегин, как и обещал, подошел к КПП спецбольницы ровно в одиннадцать утра — Колбасов его уже ждал, и дежурный беспрекословно пропустил обоих на территорию режимного учреждения. Владимир Николаевич, прежде чем вызвать во врачебный кабинет Барона, попросил разрешения самому пробежать глазами подготовленную журналистом статью. Серегин не возражал и отнесся к просьбе абсолютно спокойно, если не сказать — равнодушно.

Материал был интересным, газетчик умудрился, практически не изменив стиля старика, скомпоновать статью так, что она действительно выглядела «мини-мемуаром» и читалась очень легко. В самом конце Колбасов обнаружил свой собственный короткий «комментарий» — практически дословный, Серегин лишь убрал бесконечные «значит» и «это самое», но опер даже не заметил, что его речь подчистили и избавили от слов-паразитов… Представив, что через день его фамилия появится в газете, Владимир Николаевич помимо собственной воли пришел в чрезвычайно благодушное настроение, а на Серегина начал посматривать даже чуть заискивающе… Колбасову казалось, что все складывается просто замечательно — и старик должен картину сдать, и в газете про умного опера, посадившего (пусть и ненадолго) самого Барона, напишут! Мелочь, а все-таки приятно… Опер весь прямо лучился радостью, которая резко контрастировала с угрюмым настроением доставленного во врачебный кабинет Михеева. Старик выглядел плохо, казалось, что за прошедшие два дня он не просто постарел на несколько лет, а успел умереть — и встать из могилы…

— Саныч! — Колбасов едва не бросился обнимать вора. — Ты чего такой скучный?! Тут товарищ Серегин о тебе такую статью отгрохал — зачитаешься! Даже меня заинтересовало, я и не знал, что у тебя столько приключений в жизни было!

— Пустое, — устало махнул рукой Юрий Александрович и вытер рукавом пижамы испарину со лба.

Последние двое суток старик практически не спал и не мог ничего есть, его мучили приступы кашля, к которым добавились нервные переживания. Барон решился все-таки довериться Серегину и до той минуты, пока не увидел его снова, просил Бога только об одном — чтобы эта решающая вторая встреча не сорвалась…

Газетчик поздоровался и протянул Юрию Александровичу стопку машинописных страниц. Старик сел на стул, водрузил на переносицу очки и начал читать.

Колбасов уходить из кабинета не торопился, он, не зная, чем себя занять, вынул сигарету из пачки и закурил… Барон кашлянул несколько раз в кулак и раздраженно поднял на опера глаза:

— Вы бы покурили на лестнице или в коридоре, начальник… У меня, видать, обострение началось, и так-то задыхаюсь, а тут дым еще… Двое суток не сплю из-за кашля…

— Ишь ты, какие мы нежные! — засмеялся было Колбасов, но натолкнулся на внимательный, изучающий взгляд Серегина и осекся. — Ладно, ухожу-ухожу-ухожу! Не буду мешать… Но вы же недолго тут… Все вроде уже готово…