Андрей Константинов - Вор (Журналист-2)

— Я всю жизнь надеялся только на самого себя! И жаловаться тоже не в моих привычках, с кем надо — сам разбирался, начальничек…

Желтоватые стариковские глаза смотрели на опера так люто, что Колбасов вдруг с удивлением ощутил легкую дрожь, пробежавшую вдоль хребта. Владимир Николаевич повел плечами, стряхивая наваждение (показалось ему на мгновение, что дикий лесной зверь-оборотень на него глядит), и с неестественным смешком спросил:

— Да ты никак грозишься, Михеев?

— Куда мне… — опустил взгляд в пол Барон. Перед опером снова сидел усталый, больной старик. Чего такого бояться: ткни его кулаком посильнее — развалится… Вор зашелся в кашле и только через минуту, когда жуткий клекот в его груди унялся, смог продолжить разговор. — Так вот — я даю большое интервью, расскажу, как оно интересно в лагерях сидеть было… А потом вы, начальничек, тоже пару слов про меня журналисту скажете…

— Каких слов? — удивился Колбасов.

— Самых обыкновенных, — усмехнулся Юрий Александрович. — Скажите, что я действительно старый вор, неоднократно судимый, особо опасный рецидивист, ну и прочую бодягу, не мне вас учить… А в конце добавите, что на этот раз Барон залетел в тюрьму ну не то чтобы случайно, но, так сказать, не окончательно… Что вина моя не доказана и что, вполне возможно, доказана не будет, потому что много спорных моментов… И что любого другого человека при имевших место обстоятельствах никто задерживать, а уж тем более арестовывать не стал бы… Что меня закрыли с учетом биографии и в связи с отсутствием питерской прописки — следователь при таком раскладе никак не мог меня на подписку о невыезде посадить… И что есть информация о том, что я все-таки завязал и в последний год по крайней мере жизнь веду тихую и добропорядочную. В общем, что-нибудь в этом роде… И вот если вы это скажете, начальник, и если статью в газете напечатают — вот тогда я вам и назову свой отстойничек… Потому что у меня тогда больше гарантий будет, что вы свои обещания насчет воли выполните… Вот так. Как придете ко мне утром с газеткой, в которой статья про меня, так я вам и называю место…

Владимир Николаевич выслушал старика молча, потом удивленно покрутил головой и даже присвистнул.

— А ты, оказывается, комбинатор, дедуля… Вон чего выдумал… Не ожидал…

— Не дурнее других. — Барон упрямо поджал губы и продолжил: — Да, и с любым, с первым попавшимся журналистом я разговаривать не буду…

— Ну, естественно, — ернически развел руки Колбасов. — Ты же у нас особа коронованная… Прикажете из Москвы для интервью с вами товарища Познера высвистать, ваше величество?

— Познер мне без надобности, — буркнул Юрий Александрович. — Он на телевидении работает, а не в газете… А я буду говорить с Андреем Серегиным. Этот наш, питерский…

— Ага, — кивнул Колбасов. — С Серегиным, значит… А почему именно с Серегиным?

— Да просто нравится мне, как парень пишет, — пожал плечами Барон. — Просто, доходчиво… Жаль только, слишком много на веру принимает из того, что ему ваше начальство рассказывает… Но, в принципе, по сравнению с остальными — вполне ничего… По крайней мере, мне кажется, этот Серегин поймет, что я ему хочу рассказать, и не переврет потом в своей газетке… Колбасов задумался и прошелся несколько раз туда-сюда по тесному кабинету. Наконец, как следует обсосав верхнюю губу, он снова повернулся к старику.

— М-да, Михеев, удивил ты меня, не скрою… Я уж думал, что на этой работе совсем удивляться разучился, а вот поди ж ты… Спасибо, дедуля, что хоть не об издании твоих мемуаров в двух томах вопрос ставишь… Слушай, а если этот Серегин сам не захочет с тобой встречаться?

— А чего это ему не хотеть? — удивился Барон. — Я что-то не слыхал, чтоб кто-то из нас, законников, интервью в газеты давал… У нас это не принято…

— Вот и я про такое не слышал, — ввернул Владимир Николаевич и хитро прищурился. — Понятия нарушаешь, а, Саныч?

Юрий Александрович сделал вид, что не обратил на насмешку внимания, и продолжил:

— Стало быть, для понимающего журналиста интервью с таким, как я, это что-то вроде сенсации будет…

Колбасов не выдержал и фыркнул — похоже, старик действительно начал впадать в маразм, проявляющийся в виде мании величия. Однако заметив, как потемнело лицо вора, поспешил исправить допущенную бестактность:

— Все-все-все, молчу-молчу… Ладно тебе, Михеев, не надувайся… Пока обещать ничего не буду, но… Пожалуй, попробую уговорить этого Серегина… Слушай, а если он, к примеру, болеет сейчас?