Андрей Константинов - Вор (Журналист-2)

Опер глубоко, с наслаждением затянулся и красиво выпустил дым двумя струями через ноздри. Старик с еле заметной усмешкой посмотрел на него, потом перевел взгляд на пачку «Кэмела» на столе.

— Кучеряво живете, начальник… Колбасов кивнул и погладил себя по животу, продолжая улыбаться.

— Честно говоря, грешен, люблю хороший табачок, вот и балую себя иногда… Тебе вот хотел приятное сделать заодно, а ты, оказывается, не куришь… Чего бросил-то, мотор забарахлил, что ли?

— Да нет, с мотором все в порядке, — отвел старик взгляд от лоснящейся хари опера. Барон вдруг почувствовал, как окатило его изнутри горячей волной ненависти, и прикрыл веки, чтобы не выдать своих чувств этому любителю хорошего табака…

Но Колбасов и так все прекрасно понимал а потому цыкнул зубом и сказал добродушно:

— Ну ладно тебе, Михеев, кончай дуться… Смотришь на меня, просто как Ленин на мировую буржуазию, вот-вот глазами сожгешь…

«Сожжешь, а не сожгешь», — мысленно поправил опера Барон и неожиданно для себя успокоился. Стоит ли, действительно, сердце себе рвать из-за таких вот, кто по-русски даже толком говорить-то не научился… Даром что дипломы о высшем образовании у каждого. (Надо сказать, что сам старик имел безукоризненный петербургский выговор — с детства, видно, въелась в него манера следить за своей речью, мать с отцом привили… С годами, правда, все чаще соскакивали у Юрия Александровича с языка блатные словечки и обороты — с кем поведешься, от тех и наберешься, — но когда надо было, Барон мог изъясняться не хуже старого университетского преподавателя словесности.) — Работа у меня такая, — продолжал между тем Колбасов. — Вы — воруете, мы — сажаем…

— Понимаю, — кивнул Юрий Александрович. — Насчет того, что сажаем, понимаю. Приятно встретить человека, работающего по призванию…

Колбасов издевку съел спокойно, глазом не моргнул, наоборот, даже рассмеялся, словно старик что-то очень веселое выдал:

— Слышь, Михеев, кончай… А то у нас прямо КВН какой-то получается…

Давай-ка лучше по душам поговорим: ты ведь ученый уже, знаешь, что без нашей помощи отсюда тебе не выбраться… Так? Барон упер в опера тяжелый взгляд:

— А я у вас помощи просить и не собираюсь… До своих лет дожил — ни разу ничего не попросил, а теперь и вовсе смешно было бы.

— Ну-у, Михеев… — с деланным огорчением протянул Колбасов. — Так мы с тобой не построим, понимаешь… Тебе что же — остаток дней во вшивятнике этом провести хочется? Ты же умный человек! Я тут о тебе кое-какие справочки навел — так тебя чуть ли не профессором считать можно… Уголовных дел профессором… Есть информация, что под тобой две бригады ходило, пока мы их не разбомбили, а ты все из себя какого-то святого Моисея строишь. Отвечать-то все равно придется…

— А что ж так мелко-то? — удивился Юрий Александрович. — Две бригады всего… Где две — там и все пять сыщутся, правда, начальник? Лишь бы знать, как искать, но я вижу — вас этому учить не надо. И так умеете. А насчет того, что отвечать придется, так я за себя всегда ответить смогу, никогда от этого не прятался…

Колбасов загасил окурок в банке из-под финского пива, служившей пепельницей, и сказал уже без улыбки:

— Ты бы замашки-то свои баронские попридержал бы, старый… Неразумно себя ведешь, Михеев… А меня интересует всего-навсего одна деталь. То, что хату на Каменноостровском поставил ты, это ни у кого сомнений не вызывает…

Старик ничем не выдал своего удивления — подсознательно он уже ждал чего-то подобного… Иначе зачем было бы ментам устраивать весь этот цирк с валютой и патронами? Тем не менее Барон ответил спокойно и равнодушно:

— Если сомнений не вызывает — предъявите обвинение.

— Не спеши, — дернул губой Колбасов. — Предъявим… Я о другом сейчас… У меня к тебе есть предложение… Ты подумай над ним, предложение стоящее… Так вот: сдай, что взял, — тебе оно все равно ни к чему, попользоваться не успеешь… А отдашь — через день дома будешь… Понял? Но не раньше, чем «Эгина» будет у меня.

— Какая еще «Эгина»? — чувствуя в груди холодную пустоту, выговорил непослушными губами Юрий Александрович. До того, как опер произнес название картины, у старика еще оставались какие-то надежды и сомнения, но теперь…

— Не придуривайся! — пристукнул ладонью по столу Владимир Николаевич. Знаешь, о чем говорю! «Эгина» — картина Рембрандта!

— Ах эта… — понимающе закивал Барон. — Знаю, конечно… Только она ведь, если не ошибаюсь, в Эрмитаже висит… Как же я вам ее организую? Вы на что меня, начальник, подписываете, не пойму я что-то?