Эльмира Нетесова - Выскочка из отморозков

— А разве мы запрещали тебе иметь бабу? То твое дело, кого приведешь. Никто не осудит и не обругает. Давно пора. И о болезни твоей догадывались. Знали, что от нервов она. Одного ждали — когда пройдет и все наладится, — говорил Евгений.

— Мы тебя лишь на ночь оставляли. Всегда с тобой были вечерами. Не понял я, за что нас упрекаешь? Мат > отругала за Катьку, но мы при чем? Какое наше дело, кого себе выберешь, тебе с той бабой жить. Мы лишь по возможности помочь должны. А лезть в душу иль постель, указывать никто не собирается, — хмурился Никита.

— Ты эту бабу, с которой пойдешь знакомиться, сюда приведешь?

— Пока не знаю, как сложится у нас.

— Як чему спросил, если сюда, прибраться стоит. Сейчас наших баб приведем. Мигом марафет наведут, — предложил Женька.

— Не надо. Я не на ночь, на жизнь присмотрю. Пусть все останется как есть. Коль будет сидеть сложа руки праздной барыней, зачем она мне? — усмехнулся Герасим.

— Хочешь враз проверить, какая она хозяйка? — прищурился Никита.

— Вспомните, как раньше в нашей деревне девок сватали? Заставляли невесту саму приготовить. А уж как ее избу смотрели! С белым платком проверяли на пыль стены и мебель. Как белье постирано и сложено, как помыта посуда? Вкусно ли готовит? А уж коль что не так, уходили сваты и на всю округу несостоявшуюся невесту хаяли, поносили последними словами. Таких девок до самой стари никто уж не сватал. Даже осмеивали. Лом или кол возле ворот оставляли. Вместо мужика!

— Таких трое в нашей деревне было. Никто их замуж не взял. Отправили перестарков в город, закончили какие-то курсы, зацепились и живут. Говорят, двоих все ж взяли. С детьми, мужьями приезжали в деревню. Может, мужики кулаками заставили их, научили чему-то?

— Э-э, нет! Коль свиньей родилась, из нее бабу не слепишь! — вздохнул Женька.

— Ты чего сетуешь? Твоя целыми днями как пчела вкалывает! — ахнул Герасим.

— Знал бы, чего это мне стоило! Я ж стерву от семечек три года отучал. Всю морду исковырял. Поджопниками с завалинки пинал. Привыкла в деревне с девками плевать шелухой вкруг себя. А здесь по зубам получала. Ох и выла вначале. Грозилась в деревню вернуться. Я ей двери настежь и велел отваливать. А куда? К отцу с матерью? Там еще три телки неогулянные. Их бы с рук сбыть. Тут разводя га. Кому нужна? Сами знаете, как в деревне к таким относятся. Проходу нигде не будет. Вот и Алена моя мигом мозги сыскала, вспомнила, как ее свои встретят. Отец за кнут схватится и пешком обратно пригонит. Вот только возьму ли обратно? Так-то постояла перед дверью и на коленки упала. Прощения просила. С тех пор семечки в рот не берет. Отскакивает от них, как от проказы! — смеялся Женька.

— Это мелочь. Я и тогда тебе о том говорил. Семечки замести можно. Стоило ль девку за них так шпынять и колотить? Вот я свою чуму глумную чуть в корыте не утопил со зла!

— За что? — округлились глаза Герасима. Он всегда жалел молодую и тихую жену Никиты — Дарью.

— Не за доброе! — отмывал мужик клеенку на столе. Женька, подбеливавший печку, тоже рот разинул. — Одна привычка у ней засела с самой деревни. От бабки и матери взятая. Тех тоже мужики всю жизнь по макушке долбили, а толку не получили. Вот и моя дурковатая, помоется, оденется как картинка, а сморкается в подол. Еще когда встречались, ругались из-за этого. Все подолы у нее от соплей либо мокрые, либо колом. Аж совестно. Добро бы только дома, но и в гостях. Не знал, куда глаза девать. Суну ей платок, она, зараза, в подол выбьет и платочком остатки вытрет. Говорил ей, просил, убеждал, стыдил.

— Дорогое платье купил бы, сама не стала б в него сморкать, — хохотнул Женька.

— Ей дорогое? Она пусть ситцу радуется. Все равно отучил. Я ей подолы перцем обсыпал. Все, какие были. Ох и орала. Глаза на лоб полезли. А я ей еще добавил. Теперь уже все. Вот беда была с тещей. Та, дубина, в занавески это делала. Тесть их и наперчи по моей подсказке, Теща полы мыла и хвать, приложилась к занавеске. Но тесть не поскупился. Перец ей во все дыры сыпанулся, в глаза, в нос, в рот. Думали, кончится баба. Еле проперделась к ночи. Но с той поры на меня волком косит, думает, что мне подперчить. Во старая кляча, никак не может простить.

— Э, мужики! Зачем же мы убрали? Ведь договаривались иначе! — спохватился Герасим.

— Забылись. Да и пусть знает, что не замухрышка ты! Не одиночка! Есть кому вступиться и помочь.

— Она еще, может, и не согласится прийти ко мне в первый же день, — засомневался Герасим, оглядев себя в зеркале.