Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны

— Сколько еще до поселка? — мучительно кусал губы Кузьма.

— Меньше спрашивай — скорее дойдешь. Жить захочешь— доползешь. Мне тебя не уговаривать. Коль из зоны вышел, выживешь! Шевелись шибче! Скорей придем, — ответил дед.

Огрызок чувствовал, что силы вот-вот оставят его. Холод заметно возрос и сковал не только тело, саму душу.

— Не могу дальше. Дай передохну. Мочи нет! — взмолился Кузьма.

— Чего раскис, как баба? А еще Чубчика грозился лысым сделать! Чего ж отстал? Кишка трещину дала? Слабак стал? Иль только на язык вострый? — рассмеялся старик.

Кузьма заскрипел зубами, собрал в комок остаток сил и пошел следом за лесником шаг в шаг, стараясь не отставать.

— Занозливый ты, Кузьма! Злой человек! Нет добра в душе твоей. Нет сердца. Потому живешь коряво. Как зверь среди людей. И все тебя чураются. Неспроста такое. Не с добра!

— А я что? Как ко мне, так и сам! Уж так получается. Иначе не умею.

— Зазря живешь. Как блоха в заду собачьем. Сама в говно влезла, а пса за это грызет. Своей вины не чует. И о благодарности за тепло даже не помышляет, — усмехался Силантий.

— Не с твоей жопы греюсь! — огрызнулся Кузьма и, сделав шаг в сторону, пошел по дороге сам, без помощи лесника.

— Уйми гонор, Огрызок! До поселка еще с километр идти. Чего вывернулся? Вот доставлю, тогда показывай свой норов. Нынче самому — не дойти. На гоноре не доберешься. Гнилое от него подсобленье. А сказал тебе правду. Характер твой — тебе враг. Меняй его. Иначе сгинешь.

— Хватит вставлять фитиль. Свои мозги имею, — шел Кузьма, петляя по дороге.

— Ну вот мы и пришли. Слава тебе, Господи! — 'остановился Силантий на секунду, размашисто перекрестился и, ухватив Огрызка за плечо, резко свернул с трассы на укатанную санями и машинами боковую дорогу, которую Кузьма и не разглядел в темноте.

— Отсюда до дома Чубчика рукой подать. Но опрежь слово дай, что ничего не утворишь в семье и доме его. Иначе, знай, стреляю я без осечки и промахов. Нагнать тебя всегда сумею. Отыщу из-под земли. Но тогда — не уйдешь, не вырвешься. Дважды тебя от смерти спасал. Не плюй в мои руки за доброе. И помни. Я не только спасать могу!

— Не грози, дед! Я не фраер. Всего уже отбоялся. А и для Чубчика не держу на сердце зла. Остыло оно. Не от твоих угроз, конечно. Рудники выстудили. Все разом. Тебе по старости бояться нечего. Мне тоже! И свою смерть сотни раз пережил. Устал ее ссать. И ты — не пугай. Припоздал ты с этим на целых двадцать лет. Они как двадцать жизней! И каждая — сродни погосту! А потому я уже свое отзвонил. Веди к Чубчику. Коль ты помог в лихую минуту, он и вовсе не бросит меня, — повеселел Кузьма, завидев стройную улицу поселка, почувствовав близость жилья.

Внезапно из-за забора послышался хриплый лай собаки. Пес принюхивался к людям со двора, рычал зло.

— Угомонись, чего серчаешь? Иди спать, бес лохматый! Ступай в конуру, не гневись, — журил пса старик.

Кузьма позавидовал:

«Ишь, кобелю дворовому теплое слово нашел. И тот понял, послушался. По почему ко мне иначе? Всегда с униженьем. Все только обозвать, обложить матом, как говном по уши, норовят. Неужели старик прав?» — впервые шевельнулось в мозгу Огрызка сомненье.

Он шел, стараясь чутьем угадать дом Чубчика. Он должен отличаться от прочих, иметь свое лицо, так казалось…

Но лесник свернул к обычному дому. Открыл калитку. И предложил тихо: «Входи».

На стук в окно дернулась занавеска.

— Сашок! Гость к тебе! Из старых знакомцев! — крикнул лесник. Огрызок слышал, как громыхал засовом Чубчик. Он появился в дверном проеме заспанный, злой.

— Где ты подобрал его? — спросил лесника недовольно.

— В пургу пришел. Сам, как и ты, — ответил Силантий.

— Чего? В бегах?! — вмиг проснулся Чубчик и хотел было закрыть дверь перед носом гостей.

— Освободился я, — успел ответить Огрызок.

— Тогда входи, — пропустил Кузьму в коридор: — Зайди, Силантий, — пригласил Чубчик лесника. Но тот отказался.

Чубчик, потоптавшись, закрыл дверь за Огрызком. И, едва тот вошел, спросил:

— Давно из зоны?

Кузьма, не решаясь присесть без приглашения, коротко рассказал, как освободился, как нашел Чубчика.

Хозяин стоял перед ним, готовый в любой момент вышибить гостя из дома.

— Ты уже третий тут возникаешь. Все не без подлянок. Всяк норовил с меня сорвать. Вот и я дал зарок: никого больше не принимать, чтобы мозги не сушили. Завязал я с вами. Секешь, Огрызок?

Кузьма отлепился от стены не без труда. Ноги подкашивались. Того и гляди, рухнет на пол, в ноги бывшему пахану. А тот сгребет в охапку, вышвырнет из дома — в снег мордой. Собери потом в комок это усталое тело, отказавшееся повиноваться.