Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны

— Так нас… — открыл было рот сержант-трубач.

— Никогда больше не пойду к тем, где в семье старики. Ни черта не понимают они в жизни. Все по закону хотят. Ну и пусть бы своего выродка без нас хоронили. Видать, и он такой же. Ни одного путевого мужика за ним не шло. Одно старье-мухоморы. Даже за упокой не подали, — говорил Сергей.

— Това…

— Теперь ни к чему, Вася! Так я велел тебе говорить, чтоб стариков тряхнуть. Мол, не с шарамыгами дело имеете. Зови Сергеем, как всегда. Старики все равно ушли. А друг другу к чему мозги пудрить? Нет смысла…

— А и верно, даже не помянули покойного, — сообразил сержант- тарелочник.

— Думали, шара выпала. А оно… Придется чифиром перебиться, — сплюнул Арамисов.

— Ничего, я у своих попробую одолжить. До завтра. Не все ж невезенье, — подхватил второй сержант.

Лейтенант прислушивался. Шорох в кустах усилился. Кто-то следил за ними.

— Ну что, пошли? — предложил сержантам Сергей.

— Без «промочки» ноги не идут, — отозвался один из парней.

— Ладно, теперь заранее будем обговаривать с родственничками, — «успокаивал» Арамисов. И едва все трое стали выходить на центральную дорожку, как из-за кустов навстречу им вышел кладбищенский сторож:

— А вас чего тут носит?! Шарамыги! — закричал он во весь голос.

— Заткнись, трупный страж! Носит! Под кайфом хорошо орать. А тут день впустую. Тебе хоть горло дали промочить? — усмехался лейтенант.

— Я взяток не беру!

— Ну и дурак. С покойника какие взятки?

— Проваливайте, шарамыги проклятые! Забирайте барабан. И катитесь отсюда!

— Во, умник! Что орешь? Конечно, уйдем. Кто ж тут навсегда собирается оставаться? Да еще по доброй воле. Нет уж, мы жить хотим, и хорошо жить! Понимаешь ты это, хозяин мертвецкий? Хотя куда тебе такое осмыслить! Прощай! До не скорой встречи! Невезучее твое заведение! Слишком трезвое. Нам оно не с руки! — захохотал Сергей.

Сторож, ругаясь, закрыл за ними ворота кладбища.

* * *

— Снова вооруженное нападение! Ночью на третьем участке! Сторож убит. Двоих прямо в универмаге взяли! Какие будут указания? — прокричал телефон тревожным голосом.

— Пришли за мной машину. Обеспечь кабинет для допроса, — как можно тише, чтобы не разбудить жену, проворчал в трубку Машуков.

Было шесть утра, когда Руслан, предъявив пропуск и сдав дежурному пистолет, прошел сквозь кованые ворота следственного изолятора. Мрачными коридорами разводящий провел его в отведенный ему кабинет. Привинченные к полу стол, стул и табурет — вот вся обстановка. Руслан сел, закурил и, помедлив минуты две-три, нажал кнопку вызова, вмонтированную в ножку стола. Вошел маленький худой мужичонка. С острым, желтым, сморщенным, как печеное яблоко, лицом. Глаза его заскакали по столу, стенам. Потом застывшими шильцами замерли на зарешеченном окне. И вдруг — перескочили на следователя.

— Проходите, садитесь, — предложил Машуков.

Мужичонка просеменил к табурету. Не мигая, уставился в пол.

— Имя, фамилия? — спросил Руслан.

— По ксивам иль по фене?

— То и другое, — потребовал жестко следователь. Назвав себя, вор откашлялся и добавил:

— А еще Блоха я. Так-то оно сподручней. Следователь согнул голову. Поморщился.

— Ну и кличка, — вырвалось невольное.

— А что? Я ее не стыжусь. Она мне родней своей шкуры, файная кликуха, — растянулись в улыбке тонкие губы-змейки.

— За что ж ее получили?

— Блохин был такой. До войны. В Ростове жил. Миллионер. Подпольный, конечно. Многие фартовые тряхнуть его хотели. Да не получалось. А мне удалось. И, заметьте, чисто, без мокрого дела. С того дня я — Блоха, навроде тезки тому Блохину. Чего ж мне стыдиться?

— А миллион свой отдал Шефу?

— Какому еще Шефу? Я сам по себе. Да и не миллион, поменьше куш сорвал.

— Где срок отбывали? Сколько судимостей? — посуровел Руслан.

— На Колыме, гражданин начальник. Дознались про Блохина. Хоть он и помалкивал. Ну и закатали. А вторично в сороковом году лично вы меня законопатили. Вы-то, может, и забыли, а я помню, по чьей милости второй срок мучился. Вы тогда совсем зеленым были. Кличками не интересовались.

— Значит, старый знакомый? — усмехнулся Руслан, поняв, что «не узнавать» вора не имеет смысла.

— Старый, старый! Как же, я вас, как маму родную, каждый день на Северах вспоминал.

— Тем более, значит, и говорить будем начистоту.

— Вы говорите, а я послушаю, — наглел Блоха.

— Видно, и последняя отсидка ничему не научила?

— Почему ж, там поневоле поумнеешь, — сжал Блоха руки в кулаки.