Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны

Сказал Кравцов, что завтра оба могут выйти работать на прииск. Но Кузьма сразу отказался:

— Мне до отъезда раз плюнуть осталось. Не хочу нервы мотать. Добью свое в пекарне. Так спокойнее и мне, и Катерине.

Игорь Павлович лишь плечами пожал. Мол, ваше дело…

Весь день прокуратура проверяла документацию прииска по добыче и сдаче золота. А Кравцов обошел весь прииск. Побывал во всех бригадах. Разговаривал с людьми, присматривался к работе. Встретился с двумя мужиками, с которыми вместе отбывал срок в зоне. Не торопился увидеться с директором.

Сеймчан, узнав о приезде Кравцова, замер. Наслышаны были люди о следователе, которого все зэки называли колымским дьяволом. Слышали: если появился Игорь Павлович, чья-то голова летит с плеч. Весь Север знал, что не было у Кравцова нераскрытых преступлений. Знали, что выезжая в командировки по делам следствия, работает даже ночами. Ни сил, ни времени не жалеет. А знаний и опыта ему не занимать. Всем коллегам Кравцова известно, что на расследование самого сложного дела ему хватало не более десяти дней. Другие с подобными мучились месяцами.

Поздним вечером, когда Кравцов вернулся в гостиницу, кто-то из коллег спросил его:

— Вы когда-нибудь раньше бывали в этих местах?

— Доводилось. Правда, не в нынешнем качестве, зэком… Мало что с тех пор тут изменилось. Прииск и методы работы прежние. А ведь столько лет прошло, — задумался Кравцов, вспомнив что-то свое.

— Игорь Павлович, а Сеймчан вам памятен чем-нибудь? — тормошили его коллеги.

— Он не исключение. Памятен, конечно. Событиями, людьми, которые остались здесь навсегда. Сторожами нашей памяти, — вздохнул Кравцов и продолжил: — Неподалеку от Сеймчана есть номерная зона. В ней испокон веку содержались две категории заключенных — воры и политические. Я в этой зоне три зимы отбыл… И был средь воров один пахан. Со странной кличкой. В то время он четвертый срок отбывал. Редкий тип. Силен, как медведь, хитер настолько, что сама хитрость против него — дитя. Жесток — на удивление. Он долгое время держал в руках всю эту зону. И боялись его не только зэки, а и начальство. Он сам решал, когда ему на волю выйти. Но если кто-нибудь другой решался сбежать на волю, не спросив у пахана, считай, сам на себя руки наложил. Умел расправляться фартовый. Хотя сходы редко собирались. Он больше всех на свете ненавидел политических. А потому можете представить себе, как доставалось нашему брату в этой зоне. Что там климат, условия, питание и начальство? Все это мелочь в сравнении с властью пахана! Он был хозяином наших заработков, желудков и жизней! Да, да! — подтвердил Кравцов, увидев удивление на лицах своих коллег. — Он не терпел политических не потому, что они ему зло причинили, а оттого, что не укладывались в схему его понимания и занимались, как считал, бездельем, мороча голову себе и другим. А потому он не позволял политическим болеть. За невыполнение нормы отбирал пайку и оставлял без баланды, порой на всю неделю. Он отбирал посылки из дома, все теплое белье. И даже одеяла и матрацы у тех, кто пытался отстоять себя. Он выбивал зубы, это считалось самым легким наказанием…

— Ничего себе! — выдохнул кто-то.

— Обычно он наказывал нашего брата тем, что вгонял провинившегося в парашу. На всю ночь. Не позволял присесть. Даже на край. Зато каждый час этот человек должен был кукарекать. Если он забывал, его молотили. Начинал возмущаться — вытаскивали из параши и привязывали к столбу на несколько часов. Оно хоть зимой, хоть летом — страшная пытка. То мороз, то комары одолевали любого. И однажды я не выдержал, вступился за одного, — вспомнилось Кравцову. Он глотнул кофе и продолжил: — Подошел я к столбу белым днем и отвязал своего соседа от столба. Он зарплату отдавать не хотел фартовым. Детям домой высылал ее. Ну, а тут и с него потребовали

— жизнь или кошелек… Только я его отвязал, ко мне блатные подступили. Сразу пятеро. И на сапоги взяли. Я до того времени умел драться. Но никогда не мог себя заставить нанести удар в лицо. Тут же, когда впервые почувствовал, что меня банально убить хотят, забыл о рыцарских правилах и озверел по-настоящему. Тогда я на себе испытал состояние аффекта, — усмехнулся Игорь Павлович: — Уж не помню, как произошло, но вломил я им. И ворвался в барак к фартовым. К пахану бросился. Видно, решил разом со всеми разделаться.

— А остальные политические где были? Наблюдали молча?

— До того момента. А тут мне повезло пахана с ног сбить. Видно, он от удивленья не устоял. Так вот здесь и вломились политические. Наворочали шороху блатным. Да так, что целый месяц после той стычки мы спокойно жили. Никто нас не трогал. Но это затишье оборвалось.