Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны

Свора пацанов сбилась в кучу, онемев от ужаса. По полу, потолку камеры текла кровь. А Огрызок, как обезумевший, только вошел во вкус. Вот он вырвал из кодлы того, кто совал его головой в парашу. И ухватив за ноги, едва не разодрал пацана пополам, но охранники подоспели. Скрутили, сбили, смяли, уволокли в одиночную камеру, где целую неделю тюремный врач лечил приступ буйного помешательства. Держал Кузьму на уколах и таблетках. У Огрызка отчаянно болела голова. Он ходил шатаясь. Не ел, не пил, лишился сна. Все тело, словно чужое, не слушалось его.

— Успокойтесь, Кузьма. Это скоро пройдет. Это состояние аффекта! Оно случается редко, но проявляется лишь в экстремальных ситуациях. Мы, медики, называем такой всплеск вспышкой задавленного достоинства. Такое с каждым может случиться. Постарайтесь выкинуть из памяти, забыть скорее.

— Силен же ты, прохвост! Пятерых пацанов на всю жизнь калеками оставил. А троих и вовсе загробил. Я б тебя за такое, не раздумывая, к стенке поставил и своими руками из автомата уложил, — сказал охранник, принесший обед.

Вскоре Кузьма услышал стук из соседней камеры. О нем — Огрызке — уже знала вся тюрьма. Его поздравляли и поддерживали, его хвалили и советовали держаться. Ему сообщили, что на воле запахло амнистией. От таких новостей Кузьме и впрямь легче стало. Впервые он уснул так, что разбудить целых двое суток не могли ни охрана, ни стук соседей по камере. Когда Огрызок проснулся, его вызвали на допрос к

следователю. Но уже не в прокуратуру. Следователь сам приехал в тюрьму. Потому что охрана, видевшая, слышавшая о расправе Кузьмы с пацанами, не хотела рисковать собой.

— Ему, гаду, терять нечего. Вышка обеспечена. Одним больше или меньше, даже этого паскуду только один раз расстреляют. Ну а нам какой смысл? Кто может гарантировать, что этот псих на нас не оторвется. Он — худой, а вон чего наворочал. Пусть следователь сам с ним разбирается, — заявили в спецчасти.

Кузьма, едва ступив на порог кабинета, побледнел, увидев следователя. И сказал осипшим голосом:

— Я выражаю вам недоверие и отказываюсь не только говорить, а и видеть вас, — повернулся лицом к ошарашенной от удивления охране и, не дожидаясь, пока она придет в себя, пошел в камеру.

На следующий день Огрызка вызвал новый следователь.

Он не давил, не вытягивал показаний, не пугал и ничего не обещал.

Допросил коротко, сухо. Кузьму это удивило и насторожило. И Огрызок решился на вопрос:

— Скажите, гражданин следователь, то верняк, что амнистия ожидается?

— Правда. Со дня на день. А вас с чего заинтересовала она? — глянул тот холодными, серыми глазами.

— Что ж, выходит, мне на нее уже не стоит надеяться? — спросил потерянно.

— Конечно, нет, — сказал сухо.

Кузьма, спотыкаясь, пошел к двери. Охраны за нею не оказалось. И Огрызок вмиг смекнул.

Юркнул во двор тюрьмы. Приметив машину, вывозившую с территории мусор, мигом слетел в контейнер и, затаив дыхание, ждал, когда его вывезут из зоны.

Ждать долго не пришлось.

Едва услышал скрежет ворот, закрываемых за машиной, подождал немного и выскочил из контейнера, облепленный очистками, выброшенными с кухни, кишками селедки, какой-то зловонной грязью.

Хорошо, что на улицах города уже темнело, и Огрызок отряхнулся и умылся у первой встречной колонки. Но проходившие мимо люди в ужасе отскакивали от вони, исходившей от Кузьмы.

Огрызок решил заскочить на миг к Сайке, показаться, мол, жив. Но не задерживаться на ночь, помня, что именно в притоне замела его милиция.

Кузьма заколотил в знакомую дверь. Ему открыла бандерша. И, узнав Кузьму, заблажила на весь свет, словно не Сайку, а ее, старую кикимору, собрался истискать соскучившимися руками.

— Отваливай прочь! Чтоб вони твоей тут не было. Всю репутацию моего дома обосрал. Из-за тебя, паскудника, приличные люди заходить перестали! Проваливай живо! Не то мои девки помогут. Яйцы вырвут и выкинут! Куска хлеба лишил моих бедняжек.

— Позови Сайку! — грубо потребовал Огрызок.

— Сейчас, — пообещала, ехидно ухмыльнувшись. И щелкнув ключом, исчезла на минуту. Вернулась бандерша с оравой баб.

Трезвые, злые, они набросились на Кузьму с бранью, винили его во всех несчастьях, свалившихся на притон.

— Всех ты отпугнул, задрыга мокрожопая! Никогда к нам лягавые не возникали. И только ты, выродок курвы, навел их на нас, приволок на хвосте! Сколько дней без клиентов сидим! Без кайфа! — орала Выдра.

— Гони, девки, мудака! По яйцам ему, по тыкве! — натравливала Ступа. Сайка, увидев Кузьму, нахмурилась, сказала коротко: