Константин Козлов - Западня для ракетчика

— Кто главный? — хозяин катера пытливо уставился в его лицо.

— Дедок из Ласточкина гнезда.

— Откуда?

— Ну, дом у него на горе, под Ласточкино Гнездо сделан. Он у них всем заправляет. А сейчас откуда-то к нему бригада подкатила. Они все пытаются в силу войти. До сих пор себя тихо вели.

— Займись.

— Понял.

— В смысле, пока только посмотри, больше ничего.

Если что найдешь — скормим эту «золотую орду» Хмаре

и его «техасским рейнджерам». Если не выйдет, будем

думать. Что по пансионату? Удалось пристроить наших?

— Не берут! Не взяли ни в охрану, ни в бармены, ни в обслугу. У них там отбор, как в СССР в погранвойска. Как рентгеном светят каждого, кто приходит устраиваться, и крыша у них серьезная.

— Спецура?

— Пока не скажу, но похоже.

— Вот и разберись! Мы тебя из органов зачем взяли? Так не местная ментура?

— Фирма посолиднее обычной ментовки, и уж не местная точно.

— Ладно. Продолжай работать. Какая-нибудь зацепка должна быть. Нам бы туда только влезть, а там прорвемся. Поехали дальше. Роман, что ты скажешь?

Роман — финансовый гений и организатор всей пирамиды власти, созданной Завгородним, прокашлялся и неожиданно тонким и нежным голосом, и это при внешности и сложении зрелого самца гориллы, отрапортовал:

— Пока есть рыба, есть бабки. Все по плану, завтра приедут за партией икры, пришел заказ на рыбу.

— Киев?

— На этот раз Питер. В Москву не пробиться, там астраханцы погоду делают, нашего брата на пушечный выстрел не подпустят. Но наш мальчишка в Питере нашел какую-то зацепку выйти за бугор.

— Это хорошо, — мэр понюхал коньяк и, демонстрируя манеры, стал его греть, облапив рюмку широкой клешней. — И на кого он вышел?

— Там в Выборг постоянно с той стороны границы мотается один любитель русского деревянного зодчества, вот он и закинул удочку. Правда, заказ пока небольшой, всего пять центнеров. Но почин есть.

Не скрывая удовлетворения, хозяин медленно выцедил содержимое пузатой рюмки и, тоном директора на селекторной летучке, поинтересовался:

— Ну, Артур, какие новости в наших исторических изысканиях?

— Всего понемногу. Есть пара вполне сохранившихся стволов, немецкий «парабеллум» и наша трехлинейка. И еще кое-какой «антиквариат».

— Все оттуда же?

Докладчик кивнул:

— И еще нашли один холмик возле Яркого. Есть прикидка, что курган. Будем старать.

— Старайте! Стволы вон ему передашь, — Завгородний вытянул руку с рюмкой в сторону Коляна, — а ты уберешь в надежное место. На винтаря есть клиент, а пистоль можешь для дела использовать. Но только один раз. Узнаю, что ты со своими телками пальбу по бутылкам устраиваешь, будет как в том ковбойском анекдоте про большую мушку. Вставлю куда надо и буду вертеть, пока дым не пойдет.

Члены собрания вразнобой заржали, а Колян с тихой ненавистью взглянул на Макса — «Кто-то долетался, а кое-кто до…» Взглянул и осекся, встретив в ответ невозмутимый взгляд и приторно вежливую улыбку. «Иезуит хренов, серый кардинал».

— А ты, недоразумение, учись.

Хозяин благосклонно посмотрел на Вовчика и сделал рукой некий величественный жест. Таким жестом правитель Боспора Митридат мог повелеть приблизится к своей особе рабу, выгребающему навоз из самой дальней конюшни.

— Видишь, люди работают и никакого криминала, — довольный своей шуткой мэр заржал. Остальные подхватили, даже у невозмутимого «серого кардинала» Макса на лице промелькнула тень улыбки.

— И научись говорить предложениями, а не словами. Книжку, что ли, прочитай. Хоть про собаку Баскервилей. Холмс и Ватсон там очень складно свои мысли излагают. А пока все, можете звать своих гетер.

— Кого? — не понял рыночный центурион.

— Ой, горе ты мое. Телок зовите! А книжку обязательно прочитай, тебе будет полезно.

Катер коснулся причала пансионата «Рига». Рядом с ним на слабой волне плавно покачивалась яхта «Урсула».

Вован решил сочетать приятное с полезным. Раз велено заняться самообразованием, займемся, дело нужное, да и приказ начальника — закон для подчиненного.

В библиотеке царила тишина. Не уехавшая на заработки часть взрослого населения некогда самого молодежного города самой читающей страны ввиду тяжелых реалий бытия, определяющего сознание, откочевало в места, где самым популярным чтивом были надписи на бутылочных этикетках. Старушка — «божий одуванчик», тихо грезившая за своим столом о великом прошлом самого грамотного народа, при виде посетителя потеряла дар речи и чуть не грохнулась с облезлого стула. Наконец сообразив, что это, по всей видимости, читатель, а не парламентер высадившихся в бухте турецких янычар, библиотекарша проскрипела: