Юлий Дубов - Большая пайка

— Ладно, — сказал Платон, терпеливо дослушав Лелика до конца. — Ты мне скажи, есть возможность за три дня поменять шрифт? Принципиально?

Лелик подумал и кивнул.

— На фабрике не получится. Там в четыре все опечатывают. Но в Цюрихе я познакомился с одним художником, у него дома стоит такой же компьютер. У него можно плотно сесть и все сделать. Ну не за три дня, но за четыре можно.

— Вот видишь, — обрадовался Платон, — значит, без тебя никак.

Через час, после того как Платон трижды переговорил с новым начальством Лелика, сопротивление юного художника было сломлено. И на следующий день Сысоев и Лелик вылетели в Швейцарию.

— Вить, ты программирование не забыл еще? — спросил Платон, когда они прощались. — Нет? Возьми все под свой контроль. Ладно?

В самолете Лелик не пил, что-то напряженно обдумывал, а перед посадкой сказал Виктору:

— Знаешь, старик, тут есть одна идея. Только пообещай, что ты не начнешь суетиться и требовать, чтобы мы тут же вылетали обратно.

Виктор настороженно посмотрел на Лелика.

— Мне вот только сейчас в голову пришла одна мысль, — начал объяснять Лелик, получив от Виктора необходимые заверения. — Берем готовый оттиск. Я рисую на бумаге нужный шрифт, потом мы это вводим в компьютер с помощью сканера и совмещаем. Так, вообще-то, не делается, но можно попробовать. Если получится, за день управимся. Тогда два дня имеем свободных. Ну как, договорились?

— А куда ж ты раньше смотрел? — спросил Виктор, оценив идею.

Лелик пожал плечами.

— Со шрифтами так обычно не делают. Только с рисунками. Мне просто сейчас пришло в голову, что эти чертовы три буквы — тот же рисунок. Их редактировать не надо, менять не надо. Так что, закосим пару дней?

Виктор не стал соглашаться сразу, но про себя решил, что Лелик говорит дело, а отдохнуть денек-другой было бы невредно.

Приехав в Арау, они сразу же, не заезжая в гостиницу, рванули на фабрику.

Лелика там встретили, как родного. Но не сильно любимого. Фабричные сразу же — с явной опаской — спросили: на какой срок прибыли дорогие гости и много ли предстоит работы. Услышав в ответ, что работы немного, нужно только скопировать дискеты и через два дня заново изготовить пробные оттиски, — вздохнули с явным облегчением. Лелик сделал копии на новеньком «макинтоше», потянул Виктора за рукав, и они отправились обратно в Цюрих.

В Цюрихе Сысоев никогда по-настоящему не бывал, разве что проездом. Все деловые контакты «Инфокара» сосредотачивались в Берне, Лозанне и Женеве. Виктор успел проголодаться и озирался по сторонам, отыскивая какой-нибудь ресторан. Но Лелик неумолимо тащил его куда-то параллельно железнодорожным путям.

— Пришли, — наконец вздохнул он с облегчением. Перед ними возвышались три четырехэтажных панельных дома с ржавыми потеками на фасадах. Земля вокруг домов была перерыта и усеяна кучами мусора. На ублюдочных балкончиках сушилось разноцветное белье. Стены домов украшали сделанные из аэрозольных баллончиков картины и надписи. Многие из них были на русском языке.

— «Раки, раки, жареные раки, — прочитал Виктор, прежде чем Лелик втолкнул его в подъезд дома — среднего из трех, — приходите, девки, к нам, мы живем в бараке».

В подъезде было темно и сыро, пахло мочой и жареной рыбой. Вместо отсутствовавшего нижнего пролета лестницы лежали доски.

— Где мы? — спросил Виктор.

— У своих, — ответил Лелик, подталкивая его вверх по доскам. — У меня здесь друзья живут. Художники. Давай, давай, двигай. Нам на третий этаж.

Дверь квартиры на третьем этаже была залеплена картоном с копией картины Шишкина «Утро в сосновом лесу». Правда, вместо симпатичных бурых мишек этот лес населяли грудастые нимфы в разных стадиях раздетости.

— Видишь… — Лелик ткнул пальцем в одну из нимф, которая сидела на поваленном дереве и поправляла чулок. — Это Милка. Профессиональное имя — Мишель. Живет этажом выше. Заходи.

Дверь в квартиру, видимо, не запиралась никогда. Из всяческого хлама, которым была завалена прихожая, выглядывали два раздолбанных велосипеда. Над ними висел портрет Ленина — вождь мирового пролетариата был изображен в феске и с мушкетерскими усами. Откуда-то, вроде бы из ванной, гремела музыка. В большой комнате, окна которой были заклеены газетами, стоял сильно поцарапанный белый металлический стол, явно из уличного кафе. На столе валялись банки из-под пива, грязные тарелки, пластмассовые вилки и окурки. Из трехлитровой банки, стоявшей на подоконнике, торчал циклопических размеров кипятильник. Над банкой жужжали мухи. На огромной кровати, у которой одну ножку заменяла стопка растрепанных книг, кто-то, накрывшись с головой, гулко храпел.