Эльмира Нетесова - Седая весна

— Ульяна, помоги! — стучали в окно среди ночи. Никому не отказывала, никого не прогнала.

Прослышан о ней, даже немцы не беспокоили бабу, не подселили в ее дом никого. Обходили стороной дом Ульяны, не решаясь просить бабу ни о чем. В гадания они не верили, а врача своего имели.

За годы войны весь город узнал Ульяну. Но едва выгнали немцев, к женщине заявилась милиция: Незаконным ремеслом занимаешься? По какому праву лечишь людей, не имея образования? Головы морочишь людям? Смотри! За такие дела и в зоне недолго оказаться! Если еще услышим о таком, заберем навсегда из дома! — пригрозили, уходя. Ульяна растерялась, так и не поняла, за что ее ругали, ведь ничего плохого не сделала никому. И все же больно стало, решила не рисковать.

«Ведь вот и первая поликлиника открылась. Буду туда отсылать людей, — решила женщина. — К тому ж и дом привести в порядок надо. Скоро мои с фронта вернутся. Надо встретить! Видно, недолго ждать осталось. Вон как немца гонят. В три дня город очистили», — думалось ей.

Женщина белила дом, когда приметила у калитки почтальонку. Та топталась у забора, не решаясь войти. Ульяна позвала:

— Иди, чайку попьем! Слышала? Наши Минск освободили! Вот уж и до Победы рукой подать. Мои воротятся! Заходи!

Почтальонка вошла. Дрожащей рукой подала серые бумажки. И, беспомощно оглядевшись, заплакала.

Ульяна глянула и похолодела. Похоронки… На всех троих. Ни сыновей, ни мужа не пощадила война. Никто не уцелел. Ей некого ждать. К ней не вернутся с войны, — поплыл перед глазами частокол забора. И закрутились, словно в колесе, дом и лицо почтальонки.

Ульяна рухнула среди двора. Чьи руки занесли ее в дом, она не знала. Когда очнулась, в доме суетились соседи. Что-то прибирали, мыли, хлопотали у плиты.

— Бабоньки! Милые! Сгинули мои! Все до единого! Никто не уцелел. А мне зачем эта жизнь нужна?! Я их ждала! — заплакала горько, навзрыд.

Женщины окружили Улю. Давали ей чай, воду, полотенце.

— Поплачь, Улюшка, пусть боль сердце отпустит.

— Да погоди! Зинка враз две похоронки на своего мужика получила. А он — в госпитале! Живой! Нынче ей письмо доставили. Ошибка вышла! Может, Ульянины не все погибли?

— А ты кинь карты на себя!

— В том-то дело, что на саму себя ничего не увижу! Сколько раз пыталась! — созналась баба.

— Погоди оплакивать. Может, воротятся. Вон Лидка тоже выла. Ей в первую неделю сообщили, что мужик погиб, а он письмо прислал. Не с того света. С фронта. И теперь ждет, — успокаивали соседи, как могли.

Ульяна, послушав женщин, запомнила для себя, что даже похоронки случаются преждевременными. Но… Болело сердце. Его не обманешь. И подсказывало бабе, что сообщения не ошибочны. Лились слезы по лицу ночами напролет. Их не остановить. Кричала душа. Как быстро опротивела жизнь. Зачем, для кого она выживала? Осталась одинокой, как этот дом. который никогда не дождется хозяев. Ульяне мечталось дожить до внуков. Увидеть их. Но где там?

— Ульяна, помоги! — стучит кто-то в двери. Хотела отказать, да язык не повернулся. Молодая женщина, бледная, худая, едва волоча ноги ступила через порог.

— Не гони от себя к врачам. Они меня домой отправили. Помирать. Чахотка… Коль откажешь, наложу на себя руки. Домой нельзя вертеться. Там дети с бабкой. Заразить могу, боязно. И деваться больше некуда. Родня от хворой отказалась наотрез. Может, оно и лучше б сдохнуть. Да смерть где- то заблудилась, как на грех…

Вот так и приняла Анютку. О какой оплате говорить здесь? Делилась с нею своим, как с родной, все пол года. Медведками и медом, барсучьим и медвежьим жиром выхаживала. У той через три месяца румянец на лице объявился. На ногах научилась держаться уверенно. Кашлять перестала. А потом и вовсе ожила. Силы к бабе стали возвращаться. Тут и Илью на ноги поставила. Тому осколки голень раздробили. Ходить не мог. Тут же кровавые бинты снял. Живица все осколки вытащила. Срослись кости и мышцы. Мужик заново человеком себя почувствовал. И надумал в уплату за леченье дом Ульяны подремонтировать. А тут — милиция… И снова крик, угрозы…

— Ты никак не успокоишься? Богадельню развела? Мы тебя предупреждали! Собирайся в отдел!

Ульяна попыталась объяснить, но ее никто не слушал:

— Кому сказано?! Живо в машину! Там придется, кому с тобой поговорить! Старая стерва Хватит мозги сушить! Она и врач, и предсказательница! Ясновидящая, мать твою! — поволокли бабу к калитке. Та плакала. Не себя ей было жаль, а маленькую Ольгу какую принесли несколько дней назад. У девчушки был менингит, а врачи не могли с ним справиться. Заговоры и травные настои дали робкую надежду Но теперь кто продолжит? А ведь и Митьку приведут. У этого сухотка! Тася вечером придет. У нее ~ грудная жаба. Всего два раза осталось заговорить…