Эльмира Нетесова - Седая весна

— Слушай, Юлька! Не канючь! Держи себя в форме! Что это ты так Скоро стопталась? Ровно старый валенок! Глянь на себя! Одного стула мало! Задница до пола свисает, сиськи на коленках ночуют. Сама в слюнях и соплях. Смотреть гадко. Тебе едва за сорок, а выглядишь, как пенсионерка! Куда с тобой в постель? Мой хрен со страху отвалится добровольно. Ты по мужу плачешь. А ведь и его не любила. Жила веселой канарейкой. Только для себя.

— Не знаешь, не говори лишнего. Я любила тебя. Но не могла вешаться на шею. Поняла, что не нужна, не хочешь иметь семью, а я мечтала о ребенке. Сын для меня весь свет в этой жизни. Я так боюсь за него. Надо доучить. А сумею ли? Образование немало стоит. Выдержу ли? А надо!

— Сколько надо?

— Чего? — не поняла женщина.

— Денег на учебу сына?

— Восемь тысяч за год, — вздохнула баба.

Макарыч открыл комод, отсчитал деньги:

— На, возьми!

— Зачем? Я сама! Да и когда смогу вернуть?

— Рассчитаемся! У нас с тобой своя бухгалтерия и касса. Не для чужих глаз и ушей. Только смотри мне, чтоб к следующей встрече была как огурчик! Без слез и соплей!

— Когда ж будет та встреча? На погосте, что ль? — хныкнула баба.

— Чего? А ну, живо в постель! Я тебе, едрена мать, покажу, как заведомо прощаться! Ты, кошелка моя, еще лет пять мужика не захочешь! Ишь, рассуропилась! А ну, подберись!

— Ты все такой же, Макарыч! Тебя ни беды, ни время не берут! Нет тебе износу! — хохотала Юлька помолодевшим смехом.

— Слушай, Юль, вот теперь ты стала зрелой бабой. Поубавилось сквозняков в башке, меньше прыти, серьезной делаешься. Эдак в другой раз, когда ворочусь с Тюмени, женюсь на тебе!

— Ты никогда не женишься! Ни на ком!

— Это почему? — удивился Макарыч.

— Тогда, в нашу первую встречу, я была совсем молодой. Я, закрыв глаза, пошла бы за тобой на край света. Но ты не позвал и не взял с собой! Теперь уж старая и вовсе не нужна.

— Юлька! Не мог я тогда жениться. Ни на тебе, ни на другой. Много лет прошло с тех пор, нынче могу сказать, тогда я вором был. И все последующие годы убегал от самого себя, чтобы снова не поскользнуться. Ох и трудное это дело — переломить натуру. Нет, кенты не доставали. Они сами взяли общак «малины» — полную кассу. Это их устроило и ко мне не прикипались. Я откупился от них своей долей. Но не от себя. Последнее бывало непосильным… А искушений случалось много. На Северах народ доверчив. Хотя, может быть, меня просто проверяли. И я выдержал. Вот уже последние пять лет сплю спокойно. Не вижу во сне сейфы, инкассаторские сумки, полные денег. Не вскакиваю после этих видений в поту и в мыле. Не горят руки. И даже свою фомку наборную отмычку утопил в Тихом океане. А ведь мы с ней много лет фартовали неразлучно. Тогда я не мог завести семью. Ну какой муж из вора? Несчастной была б и ты. А зачем? Я сам виноват, себя за шиворот выдирал из болота. Я не был уверен в себе. Мне, сами того не зная, помогали мои соседи. Слепили из меня человека заново.

— Твои соседи не лучше других. Нынче все одинаковы, все воруют. И друг у друга, и где повезет. Иначе не выжить, не прокормиться. Если ты мне при знакомстве сказал бы, что воровством промышляешь, я бы испугалась. Теперь другое поражает, как без этого умудряются прожить? Сейчас дети воруют. А нам без того и вовсе невмоготу. Чем ты меня хотел сразить? — устало отмахнулась Юлька.

— Ты не поняла. Я был фартовым!

— И хрен с тобой! Не с жиру на такое решаются люди! Одних налоговая инспекция, других рэкет достал за яйцы. Нынче вор — вторая профессия всякою человека. Заставили нас! Куда деваться? И твои соседи без того не дышат. Не рассказывай мне басни.

— Не знаю, как ты капаешь, но я не сбрехал.

— Живу как все. Выкручиваюсь как могу. Одно время было хоть в петлю лезь. Обносились, обнищали вконец. А выход где? Зарплата — копейки, да и ту задерживали. В интим — стара. Сын с лотков пирожки воровать стал. С голода! Вот тебе и жизнь. А ты пугать собрался. Чем? Да я такое пережила, самому черту не пожелаю даже с похмелья. Мужа хоронить было не на что.

— Я воровал в банках!

— И хорошо делал! Не мелочился. Не у людей крал. А у тех, кто нас всю жизнь обворовывал!

Макарыч ожидал другой реакции и теперь сидел сбитый с толку.

— В свое время мне бабка рассказывала, за пучок колосков, за несколько картошин, взятых с поля, на пятнадцать лет отправляли на Колыму! Теперь на полях ничего не растет. Хозяев нет. А люди, помня прошлое, нынешним властям не верят. Вот я — учительница! А спроси, сколько получаю? Вслух сказать стыдно!