Эльмира Нетесова - Седая весна

Ни в чем не знал он отказа и нужды в зоне. Но Девок явно не хватало. И возмужавший, повзрослевший Макарыч ударился в загул. Он не вылезал из притонов. Переспал со всеми шмарами, даже с бандершей. Именно эта — последняя, дважды спасала его от милиции, спешно переодев Макарыча в бабьи тряпки. Ощупать эту «шмару» не решился милицейский наряд. От нее несло потом, как от загнанной кобылы. На что неприхотлива и неразборчива была милиция в связях со шмарами, на переодетого фартового никто не глянул, и тот благополучно убегал. Но едва милиция покидала притон, Макарыч тут же возвращался туда.

— Слушай, ты, потрох! Сколько раз тебе болтать? Коль в этом месте тебя накрыли, не возникай там больше никогда! Не искушай Фортуну! Словят, останешься без мудей! Лягавые псы на расправу короткие! — предупреждали кенты.

— Так мусора во всех притонах засветились. Мне что, из-за них в монахах канать? Нет уж! Я свои яйцы в ломбард не закладывал! И без шмар не канаю! — не соглашался Макарыч.

— Не кривляйся в пидора! Слышь! Сними хазу на ночь. Клей шмар и вези туда. Кувыркайся с ними хоть до усеру. Но не в притоне, где менты придышались! Секи! Не только своей тыквой рискуешь. И еще врубись, о чем вякну. Когда кент засыпался в деле, ему и в ходку — в зону посылают грев. Если на шмарах попухнешь — никаких посылок не жди! Допер? — огрел пахан злым взглядом. И фартовые поддержали его.

Макарыч долго мучился. Он кружил возле притонов, как кобель на цепи. Ему так хотелось ввалиться туда, но удерживал страх. И все же одолел его через неделю. Отводил душу две ночи. А на третью — вытащили его фартовые. Позвали на дело. Решили тряхнуть меховой магазин.

Его ограбили так легко и просто, что сами удивились. Вынесли шкурки соболей и норок, куничьи, выхухоля и горностая. Песцовые не брали за громоздкость и низкую цену. Но Макарыч не устоял. Спер шкурку песца для одной из шмар. Решил порадовать девку. И втай от всех подарил ей северного красавца на воротник. Та через пару дней накинула мех на плечи, пошла по городу прогуляться. Там ее взяла милиция. Прямо за шкурку. Потом, уже в камере, чуть из своей шкуры не вытряхнули, допытываясь, где взяла мех. Шмара терпела сколько хватило сил. Но на третий день раскололась и высветила Макарыча.

Его взяли в притоне… Не случись в том вагоне Шакала, отбывал бы он на Сахалине полный червонец. С острова убежать не удавалось никому. А в пути… Шакал смекнул быстро. И ночью, когда охрана села играть в карты, моргнул Макарычу, жестами показал, что надо сделать. Прыгнул с верхних нар на игравших, опрокинул их, Макарыч тем временем открыл двери. Они выскочили в темноту ночи. Вслед им гремели выстрелы, но состав шел на подъем и машинист не решился затормозить поезд. Пока он взял гору, пока состав остановился и погоня опустилась вниз, беглецы успели заскочить в крытый грузовик, мчавшийся в обратном направлении, и к утру были вне досягаемости для охраны и конвоя.

Шакал предложив Макарычу сменить «малину». Но тот отказался, ответив резонно:

— Ботаешь, мои кенты говно, коль не вырвали из-под суда, из состава? Но зато мой пахан — на воле. А вот ты — загремел в ходку. Что ж за «малина» у тебя? Если тобой не дорожат, что мне там делать?

— Я сам так решил. Кента из зоны достать хотел. Он смыться не сможет без меня. Но отбывает срок на Диксоне. А нас везли на Сахалин. Не по пути мне. Вот и смылся. Придется другого случая ждать.

— Нет. Я к своим возникну! Мне ни в какую зону влипать неохота, — простился с Шакалом и через пару дней вернулся в «малину».

— Ну что? Поостыла прыть? Иль по новой у шмар канать будешь? — усмехнулся пахан, увидев Макарыча.

— Да он, гад, только из-за них слинял!

— Конечно! Он за того песца свой положняк не снял целиком со шмары!

— Ты, твою мать! Иль мало шмар в городе? Вон на каждом углу пачками кучкуются! Клей любую! Зачем в притоне? И заруби себе на мудях — шмаре не дари ворованное! Иначе яйцами, к нарам прирастешь. В этот раз удалось смыться, сбыть пушняк через барух, в другой раз может такое не обломиться. Не держи блядей выше кентов! Шмар как грязи. Никакая из них не стоит даже плевка законника! — убеждали человека.

— Мы сейчас не ходим в дело, залегли на дно. Пусть уляжется меховой шухер. И ты не высовывайся слишком. Лишь по темноте. Но не в притон…

Макарыч не мог долго отлеживать бока. Надоела водка и жратва. Мутило от курева и вида пьяных кентов. Он решил немного подышать свежим воздухом и вышел в город.

Он шел не спеша, вглядывался в лица, вслушивался в голоса. Он удивлялся чистому смеху девушек. Этот смех был похож на звон колокольчиков, нежный, он отзывался в сердце. А какие улыбки у девчат! Их в любой ночи увидишь, не пройдешь мимо. Макарыч смотрел им вслед с тоской волка-одиночки.