Теперь прошло. А тогда невзлюбил тайгу. Стал бояться ее. Проситься в город начал. Повезло. Взяли. И даже в городе неприязнь к тайге долго жила. Потому не любил вспоминать о работе в геологической партии. Отмалчивался. И всегда сочувствовал тем, кто в тайге работал. Помня свое, старался не давать их в обиду. Защищая, выгораживая изо всех сил…
Сейчас Ашот работал главным геологом управления. И когда случалась возможность — забирал из тайги геологов в управление, а молодых специалистов посылал на их место. Набираться опыта. Закалку пройти.
Геологи всех партий и отрядов уважали Ашота. И чуть что где случится — шли сначала к нему. Знали, он заступится перед начальником управления. Отстоит. Ну а наедине — от него все можно стерпеть. Что скрывать, умел Ашот любому мозги вправить. Да так, что добавить к тому нечего. Но предпочитал это делать с глазу на глаз. При закрытых дверях и окнах. Кое-что из таких бесед долетало до ушей секретарши, о чем она предпочитала помалкивать. И, зная характер главного геолога, никогда в такое время не входила в кабинет. Раз пошел геолог с опущенной головой к Ашоту, значит, будет буря. Но она начиналась и заканчивалась в кабинете.
«Но этот, как там его, Никодим, ко мне жаловаться не пойдет», — злился Ашот. — А к кому? Хорошо, если к начальнику управления! Выговором можно будет отделаться. Через полгода снимут. Не беда. Ну а если всю партию лишат премии и годовой прогрессивки? Как тогда? Хотя… Ведь серьезных мотивов нет. Жаловался на березки, срубленные топографами. Так и что? Особого ущерба нет. А и не Ценная порода, эти березы! Хотя мог их в разговоре со мной пустить, как пробный шар. А в запасе иметь и посерьезнее. Не попрется же он из-за одной такой мелочи в Оху», — думал Ашот.
Он решил поговорить с начальником базы. Узнать о претензиях старика. Чтобы на всякий случай быть готовым к защите.
Ашот миновал последний поворот. Сейчас он спустится с сопки и выйдет через небольшой распадок на прямую, ровную дорогу. По ней до базы можно хоть на боку катиться. И, оглянувшись назад, довольно улыбнулся. Вон какой угол срезал! Двенадцать километров — в три уложил. Хорошо, когда тайгу знаешь…
Вот и дорога. Как легко идти по ней! Ашот представлял свое внезапное появление на базе среди общего веселья. Разговор — потом. Сначала новость выложит. Ведь теперь у геологов работы немного осталось. Переедут на другую площадь. А сюда бурильщики придут. Хотя бы это время продержались ребята, не вызывая жалоб. Ведь новая площадь куда как ближе к городу. Каждый выходной можно ездить. Но если будут неприятности, тогда ее отдадут другой поисковой партии. А эту снова отправят в глушь. Жаль Терехина. Все же вместе много работали. И всего не везло… Все глубинки да заброшенки ему достаются.
Ашот вышел на базу и удивился: «Странно. Почему так тихо? Ведь праздник! А ни голоса. И света уже нет. Что случилось? Может, беда у кого?»
Ашот хотел было повернуть в землянку, где останавливались приезжие из управления. Но тут же передумал: «Пойду к Терехину. Ночь в неизвестности — вечностью покажется. Хоть и неловко в такое время, ну да ничего».
— Испорчен нам праздник. Кто ж думал, что так получится? Приперся лесник и ляпнул не к месту. Про медведя своего. Черт бы его побрал в самом деле! Разве кто хотел? Ведь не нарочно! А он на жалость надавил. Мол, все равно что дитя отняли. Ну и, сам понимаешь, расползлись все потихоньку. Так-то вот. Я с Нинкой — последние. Такой праздник! И тот испортил, — виновато оглянулся Терехин на спящую дочку.
— Медведь, говоришь? Да, история. Ну а если бы на его месте охотник оказался? Человек?
— Сигнал давали. Трижды. Да и все люди вокруг знают, что мы тут работаем. О взрывах оповещены. А после взрывов откуда ж здесь зверь появится? Значит, и охотнику тут делать нечего, да и кто в такую глухомань доберется? — махнул рукой Терехин.
— Ты мне не втирай! Зверь-то объявился! Не мне слушать! И ты, и я знаем, что зверье от сигналов убегает. Раз этот остался — значит, не было сигналов?
— Этот ручной был. Акимычев.
— Как же сейсмики помех не услышали? — удивился Ашот.
— Может, и слышали. Да разве за всяким набегаешься, кто сигнала не понимает?
— Если только это у старика, тогда бы ладно. Без издержек не бывает. Но больше-то у него ничего нет, надеюсь?
— Кляузник он. Без того жить не может. Ну разве можно таких всерьез воспринимать? Ему дай волю, он бы нашего брата и близко к своему участку не пустил, — кипятился Терехин.
Читать дальше