Эльмира Нетесова - Заказанная расправа

Ночь словно только и ждала этого момента. Из черноты неба выглянула луна, осветила погост неземным зеленоватым светом и несуразную фигуру мужика в самом начале кладбищенской аллеи.

Участковый и следователь сидели не дыша, боясь пошевелиться, зорко следили за Афоней. А тот вышел на середину аллеи, остановился. Низко, до самой земли поклонился на три стороны и сказал:

— Здравствуйте, мои хорошие! Вот вы меня видите!

— Значит, он нас засек! Во козел! Раньше пришел. Теперь прикалывается! Ну слышь, поздоровался с нами! — хотел встать Костин.

— Подожди! — удержал его Рогачев.

— Здравствуй, моя красавица, Катерина! — обратился Афоня к свежей могиле убитой переселенки и поклонился ей до земли.

Двое на лавке удивленно переглянулись. И услышали:

— Как здоровьичко твое? С кем нынче свиделась? Видать, отошла от сердца боль? Ишь, цветочки на твоей клумбе живые! Поливаешь их? И хорошо! Об детях не тужи, они догляжены и ухожены. С голода не маются! Одна просьбичка к тебе имеется! Сыщи мою Нюру! Передай ей, измаялся я без нее. Все сердце запеклось в тоске. Пусть придет, появится, жду ее всякий день. Слышишь меня, Катерина? — спросил так громко, что участковый вздрогнул.

— Хороший спектакль устроил, гад! — заметил Рогачев и вжался в скамейку, услышав прямо над головой голос птицы. Она будто ответила Афоне.

— Благодарствую, что говоришь со мной. Скажи моей Аннушке, всегда ее помню. Обязательно принесу ей пряников и леденцов на Троицу! А вот обувку ей пока не подыскал. Зато платок раздобыл. Пусть подвяжется и носит, не застуживает головушку. Передай ей от меня, — достал из сумки платок и положил возле могилы Катерины. Подошел к другой могиле, поклонился, поздоровался, забубнил что-то невнятное, присел на траву рядом. Следователь с участковым подошли поближе, чтобы понять, разобрать слова. Они остановились совсем близко.

— Эх-х, Игнат Тимофеевич, я ли не знаю этой доли? Кому теперь легко? Оно хоть раньше, хоть сейчас, косит горе людей, косой смерти валит. А они живут. И счастливей нас! Как и ты! Теперь тебе забот поубавилось! И я тебе вот тут плащик принес, в деревне раздобыл. От дождя им укроешься, — сопнул носом и попросил глухо: — Витюшку, коль встретишь, — ведь то ж, военный, — скажи, что принесу ему к зиме валенки. Не станет ноги морозить. А пока одеялку ему передай. В холода укроется. Он завсегда застывал в зимы. Я ж ему куртку в прошлом годе передал. А он, видать, еще не взял ее. Все плачется, что поморозился. Уж весь я по нем изболелся. Скорей бы свидеться, остаться вместе с ним насовсем, навечно, — ткнулся головой в могилу, долго сидел вот так, молча, неподвижно, как изваяние.

Следователь и участковый ходили следом за Афоней, не совсем понимая, что происходит.

— Касатушка, Лушенька, подошла ли тебе та кофта? Как и просила ты, все справил. С пугала в твоем саду снял. Чужие люди не носили. А и тебе та одежка памятью была дорога. Верно, что порвалась малость. Ну да ты сама баба — справишься…

Афоня разговаривал с мертвыми, как с живыми, словно хорошо знал их и виделся всякий день. Он оставлял возле могил старую одежду. Извинялся за ветхость. Обещал в другой раз принести что-нибудь получше и поновее.

— Ежели мои мужики и выселенцы не побьют меня навовсе, завтра тебе сахару принесу и хлеба. Чайку попьешь. Знамо дело, с голодухи помирать тяжко. А и кто нынче накормит? Вкруг единая нужда! Как перенести людям? Сердце, глядючи на все, заходится болью! — жаловался какой-то покойнице-старухе:

— Ты до сотни годочков доскрипела. Нынче бабы до веку не добирают. Молодые мрут, как мухи. И родят мало. Боятся. А и неспроста. Одного-двух, и то тяжко на ноги ставить. Да и тех не всякая родит. Даже это разучились делать! — сетовал вслух.

Участковый давно все понял. Ему уже порядком надоело ходить за Афоней от могилы к могиле, слушать сдвинутого мужика. Но следователь не спешил возвращаться в деревню и промокшей, усталой тенью тащился следом за бомжем. А тот здоровался, кланялся могилам и говорил с ними бесконечно.

Кто называл Афоню нелюдимым молчуном, тот очень ошибался. Здесь, на погосте, вероятно, даже мертвые уставали от его болтовни. Он не обошел своим вниманием никого. И, казалось, вот-вот повернет в обратный путь — в деревню. Но Афоня не торопился. Он свернул в пустующий угол погоста, где среди буйной поросли кустов и молодых деревьев стоял единственный крест.

— Сергунька! А я тебе гостинцев принес! Может, не совсем то, что ты любишь, но все ж побалуешься малость. Не обижайся, что не все получилось, как хотел. Но ты, Божий голубь, знаешь — нелегко сегодня гостинцу достать! А я так хочу тебя порадовать! Веришь мне, Господень цветок? — вытаскивал из карманов кулечки с семечками, горсть леденцов, несколько сушек и кулек ягод. Все это он положил прямо на могилу. Став перед крестом на колени, помолился тихо, посидел молча, а потом попросил: