Эльмира Нетесова - Стукачи

— Разойдись, сучьня! Не то всех в расход! Кого поймали, бляди? — и, увидев Тоньку, изумилась: — Старые потаскухи! Чего от этой психички вам надо? Иль ее целка вам жить помешала? Возитесь меж собой, твари вонючие!

И Тонька поняла, отчего повесилась ее подруга.

— Она сама на бригадиршу кинулась, — подала голос Шурка.

— Это правда! Семеновна Варьку убила. Повесилась она. На ферме. И написала, почему умерла, — ответила Тонька, не ожидая вопроса.

— Как повесилась? Совсем? Насмерть? — открыла рот охранница.

— Умерла. Задавилась. И мелом дала знать, кто виноват в смерти. На полу написала. Прямо под ногами, — залилась слезами девка.

Охранница звякнула наручниками. Надела их Семеновне. И, побелев до корней волос, сказала бабам, присмиревшим от услышанного:

— Всем сукам — на работу! Если с головы Саблиной хоть один волос упадет, всех в зону выгоним. На Колыму! Уж я не одну профуру не пощажу! — пообещала грозно.

Бабы, суетясь, выдавились из барака, злобно оглядев Тоньку.

— Эх, девка горемычная! Ну, зачем, скажи мне, под черной звездой вы понародились в свет? Теперь иди, показывай свою подружку. Увезти отсюда ее надо. Пожалуй, это единое, чему она обрадуется, — сказала охранница и, выйдя следом за Тонькой из барака, позвала начальницу охраны и двоих солдат, охранявших баб в деревне.

Когда Варьку унесли из фермы, коровы перестали орать, а Тонька все лила слезы. Она не хотела уходить из коровника. Но ближе к ночи не выдержала. Вернулась в жилье.

Бабы не спали. Видно, ожидали ее. И едва девка ступила на порог, смолк разговор. Бабы сбились в кучу вокруг девки.

— Заложила Семеновну, стукачка. Думаешь, даром тебе это сойдет? И не мечтай, курва! Мы свое с тебя сдерем вместе со шкурой! — шипела Шурка.

Тонька, ничего не ответив, вышла в коридор, пошла к выходу. Бабы за нею. Девка взялась за дверь. И вдруг почувствовала сильный удар в спину. Кирпич раскололся на полу с грохотом. В дверь, как по команде, вбежали охранницы.

Увидев Тоньку скорчившейся на полу, среди осколков кирпича, поняли все без слов.

Живо наружу, падлы! — вытолкали всех баб взашей.

И, уложив лицом в вонючую грязь, продержали до ночи, не давая пошевелиться, чхнуть.

Шурку, раздев догола, завалили на битое стекло.

— Ты, падлюга плесневая, заводила кипеж! Крутись теперь на своей хварье. Мы дурь из тебя выбьем — петушина лысая! Твоей Семеновне все живьем вырвем, чтоб никого уж не поганила, — говорила охранница.

Тоньке на другой день прислали на ферму худую до синюшной прозрачности девчонку-подростка, какою помыкали все бабы барака.

— Меня в помощницы к вам прислали. Вместо подруги, — сказала она, заикаясь то ли от холода, то ли от страха.

— Кто прислал?

— Бабы. Они направили, — соврала робко.

— А разве тебе другого дела не нашли? Где раньше работала?

— В хранилище. Картоху перебирала вместе со всеми.

— А летом?

— Я два месяца здесь живу. Осенью попала, — смотрела, дрожа всем телом, на Тоньку.

— Трудно тебе будет. Работа у меня тяжелая. Не справиться такой маленькой. Вернись к бабам. У них полегче. А тут надорвешься, — пожалела девчонку.

— Спасибо, тетенька, — вздохнула та и побрела к двери, волоча за собою кривые рахитичные ноги.

— Как звать тебя? — опомнилась Тонька.

— Зинкой.

— Передай той, какая тебя послала, что я ей все лохмы выдеру…

— Меня никто не посылал. Я сама выпросилась, — созналась девчонка.

— Зачем? — удивилась Тонька.

— Молоко люблю.

— А чего ж уходишь?

— Я боюсь вас. Всех боюсь… И их тоже…

— За что тебя сюда прислали? — подошла Тонька почти вплотную.

Девчонка отшатнулась испуганно.

— Не скажу! Бить меня станете.

— Не буду, — пообещала Тонька.

— Я цветы воровала на кладбище. Какие покойникам приносили. А потом продавала их на базаре. Но меня поймали. Били сильно. И посадили за осквернение кладбища и достоинства усопших, — тиранула глаза Зинка.

— Врешь ты все, — не поверила ей девка.

— А вот и нет! Я целых три года воровала цветы с могил. Всякие. И ничего. А тут начальник умер. Я и не знала. Всю могилу его венками обложили. Цветов прорва. Я их все забрала и продала на базаре. А когда в другой раз пришла — опять на той могиле цветов море стоит. Но в вазах. Я — за них. А меня за волосы и поймали. Оказалось, что я у большого начальника воровала. Мне и не простили.

— А зачем воровала?

— Хм, а жрать что стали бы? — хмыкнула Зинка недоуменно.

— Ну, отец, мать кормить должны.