Эльмира Нетесова - Стукачи

— Ведь мы решили отпустить бульдозериста на волю. Разве не так? И я не противился этому решению. И сейчас подтверждаю его! — смеялся Катков.

Начальник зоны стоял, открыв рот от удивления, словно вопросом незаданным подавился.

— Выведите его из зоны. Пусть идет на волю! Своими ногами. По своей дороге. Пусть катится, — хохотал Катков.

Начальник зоны приказал охране выгнать Ананьева за ворота.

Те послушно поставили Виктора под ружье и погнали из здания во двор, к воротам. Крикнули коротко дежурному на посту. Тот открыл одну створку. Та лязгнула в темноте ржавым голосом.

Руки охранников торопливо вытолкали Виктора за ворота. Ананьев оглянулся. Среди настырных рук узнал и Гришкины.

«Чего же ждать? Охранник другом не бывает», — мелькнуло в мозгу Виктора. И он тут же приметил знакомую волчицу. Она караулила его все это время и теперь не торопилась, словно все поняла.

— Заждалась? — успел спросить человек и тут же упал, сбитый с ног стаей…

Варвара Пронина и Антонина Саблина так и не поняли, за что их арестовали прямо в клубе колхоза.

И ветврач, и агроном знали, что естественных потерь в работе не избежать. Они неминуемы. Важно лишь одно — снижать их процент, но и это зависело от многих обстоятельств.

Тоня Саблина не раз говорила председателю колхоза о том, что пора построить новое овощехранилище с вентиляцией, с кондиционированным поддержанием температуры. Требовала ремонтов отсеков, проветривания и просушки старого овощехранилища, строительства нового элеватора. Говорила, что нельзя хранить семенную пшеницу на чердаках животноводческих ферм. Но ее никто не слушал. И председатель, и правление отвечали одно и то же, мол, хватает других забот, более важных и неотложных. Что главное, переселить людей в нормальное жилье, чтобы они не разбежались из колхоза. Не то работать в деревне станет некому.

Говорили, что детский сад, а потом и правление колхоза, клуб и баня важнее ее овощехранилищ. Но и они будут построены в свое время.

Эти обещания не фиксировались в протоколах собраний. И Тоня, по молодости, доверяла взрослым людям.

С утра до ночи пропадала она на парниках и на полях, в хранилище и на элеваторе, случалось, плакала оттого, что мало считались с нею люди. И вместе с ними радовалась хорошим урожаям.

Тонька уставала не меньше других, и оттого, что умела полоть и окучивать не хуже добросовестных полеводов, мотаться от трактористов к конюхам, и всюду успевала. За все время работы в колхозе «Заветы Ильича» она никогда не получала премию. Только выговоры. Но тоже — устные. От всех членов правления, от председателя.

Ее никто не воспринимал всерьез. И только дома, в своей семье, на Тоньку не могли надышаться. Особо любила ее старая бабка. Она растила старшую внучку и очень гордилась, что выучилась девчонка, получила образование. И никуда не уехала из своей Масловки.

Она учила девчонку тому, чего не знали преподаватели академий. Она показывала, объясняла, в какую пору надо начинать сев и уборочную. И никогда не ошибалась. Никаким сводкам метеорологов не веря, предупреждала о заморозках и граде. Она умела заговорить урожай от мышей. И ни одна полевка не грызла картошку в домашнем подвале. Ни одного пшеничного зерна не тронула. И девчонка, переняв от бабки это уменье, испробовала его и в колхозном хранилище. И диво сработало, помогло.

Тонька училась у бабки всему. Она была ее лучшей подругой, она делилась с нею всем, что было на сердце, и бабка знала о внучке всю подноготную.

Была у Саблиной еще одна подруга — ровесница. Со школы за одной партой сидели. От первого по десятый класс. Вместе выучились в городе. Закончили институт. Только Варя Пронина стала ветврачом. Да и то — не диво. В доме от кошки до коровы, все на ее руках выходились. Случалось, идет по Масловке, а за нею все кошки, собаки, козы, куры бегом несутся.

Ее считали доброй, работящей в каждом доме колхоза.

Ее любили. И часто просили помочь вместо врача людям…

Варя была любимицей Масловки. Здесь девчонок знали с детства. Когда случилась беда, лишь старая Акулина, залившись горючими, молила Бога, чтоб сохранил он де-нок живыми и здоровыми.

Неделю выла на весь дом, надрывая сердце всем. А потом не выдержала — умерла от горя на Тонькиной постели, проклиная до последнего вздоха комиссию, председателя, Кешку и колхозников.

Ее похоронили тихо, неприметно, без поминок и отпевания в церкви. И вскоре забыла о ней Масловка, забыла и семья. И только Тонька помнила бабку. Всегда и везде.