Эльмира Нетесова - Стукачи

В сахалинской зоне Виктора вначале определили в барак к политическим. Но уже на третьем месяце случилось непредвиденное.

Получив зарплату, решил отправить ее домой, своим, почтовым переводом. Но едва сделал шаг от кассы, чья-то рука сдавила шею, перекрыла дыхание. Ананьев резко двинул локтем в бок. Услышал короткий крик.

Виктор, почувствовав ослабевшую руку на шее, рванулся к выходу. Но тут же его сбили с ног ударом в висок, выволокли за угол, долбанули головой о стену так, что искры из глаз брызнули.

— Не дергайся, фрайер! Гони башли на лапу. Иначе перо в горлянку схлопочешь. И не дыши. Станешь рыпаться, возникать, в жмуры отправим, — услышал Ананьев.

И стало досадно до чертей. Войну прошел — остался жить, здесь же, куда влип неведомо за что, за свой заработок грозят убить.

Чьи-то руки нырнули в карман ватника. Виктор крепко держал деньги в кулаке. Почуяв руку вора, сдавил в запястье. И резко, внезапно встав, долбанул головой в лицо громадного стопорилу. Тот кровью залился. Виктор взял на кулак второго фартового, из налетчиков. Поддел в подбородок. У того вмиг зубы посыпались. Третий, не дожидаясь, сам за барак скользнул, растаял тенью.

Ананьев, отправив деньги, вернулся в барак. Лег на шконку молча, сцепив кулаки и зубы. Вскоре к нему подошли двое воров.

— Хиляй наружу! — потребовали зло.

— Пошли вон!

— Тебе трехаем, катись из хазы. Покуда все при тебе! — настаивали вошедшие.

Ананьев вскочил. Одним рывком сбил с ног того, кто говорил, второго прихватил за горло.

— Матерь вашу! Сколько жужжать будете? А ну, пшли, задрыги! Не то костыли вырву — в уши вставлю! Чего привязались, паскуды?! — заорал так, что мужики барака подскочили. Облепили шконку, людей. Узнав, в чем дело, поддержали Виктора, выкинули фартовых из барака.

— Ну, фрайер, за кипеж не спустится тебе. Попомним тот денек. Душу на кулак вымотаем, — пригрозил один из фартовых Виктору.

Ананьев даже значения не придал услышанному. А мужики, усевшись вокруг тракториста плотным кольцом, разговорились:

— Ты теперь всюду начеку будь. Один — никуда, ни шагу. Нынче за тобой следить станут всюду. Ворюги эту зону держат. Все заработки отнимают у нас. Прямо у кассы. И здесь, в бараке, житья от них нет, отнимают посылки, одежду.

— Зачем отдаете?

— А нас спрашивают? Они отнимают. Кто не отдает, метелят так, что ничему не рады. В параше топят. Шкуру гвоздями изрисовывают. И ножами. Да еще требуют, чтоб мы их благодарили за грабеж. Сколько душили, резали, мучили, счету нет…

— А начальству чего не сказали? — удивился Ананьев.

— Да ты что? Оно в доле! Воры им из своего навара долю дают. Навроде пайки. Начальство и молчит. Соображает, где и с кем выгоднее. Оно все знает. Но жрать-то охота! С нас им навару нет. А с фартовых — каждый месяц перепадает. Вот и мерекай, зачем начальству за нас вступаться? Это ж от доли отказаться. Такого не жди. Наоборот, на разборку к блатным кинут. Оттуда живьем не выскочишь. Всякому своя пайка нужна. Начальство получает ее за молчание, не испачкав рук. Так что на помощь рассчитывать не приходится. Махайся сам, пока силы есть. Вступаться некому. Сегодня их двое пришло, ночью, а может, завтра, уже кодлой завалятся. Это точно…

— А вы что же, не могли им наломать рога? Иль за себя стоять разучились?

— С голыми руками против них не попрешь. Пытались. И не раз. Но фартовые с финачами ходят. У каждого по два-три ножа. Что им кулаки? Вон сколько наших они угробили, счету нет. На ножи взяли… Или к себе заволакивали на разборку. С живых кожу снимали. Вот смотри, — задрал мужик рубаху на спине и повернул ее к Виктору.

Ананьев похолодел. Вся в рубцах, в болячках, трещинах, спина гноилась, от нее шел тяжелый запах.

— Три месяца назад они это надо мной утворили. Думал, сдохну. Работать не мог. Ни лечь, ни согнуться. Обратился к врачу. Тот смазал марганцовкой и даже больничного не дал. Еще и посмеялся гад.

— Узнаю работу фартовых, — говорит мне. И успокаивает, мол, в других зонах и того хуже…

— У нас такие отметины почти у всех имеются. Одним — шкуру со спины снимают, другим — со ступней ног. А иногда — уши обрезают, носы. Но это, когда они в хорошем настроении. Шалят. Но если разозлятся — крышка!

— И что тогда?

— Сам увидишь, падла! А ну, выкатывайся на разборку! — появился в проходе стремач пахана фартовых зоны. И, заслонив собою выход в дверь, гаркнул так, что политические вмиг умолкли: — Кончай трандеть, козлы! Иль устроим парную блядве! Захлопнитесь, покуда колганы не отвинтили!