Эльмира Нетесова - Стукачи

— Ну да их много. Мало ль что. Всякое бывает…

— Я — один с них. Никому на хвост соли не сыпал. На чужую пайку хавальник не разеваю.

— Значит, освоился с людьми. Своим стал. Это хорошо, Шилов. Это прекрасно, что и колхозник, а сумел стать своим среди интеллигентов. У вас ведь там рабочей косточки совсем немного. Человек пять. Зато остальные!.. Общаетесь хоть с ними?

— Разговариваем, — буркнул Димка.

— И о чем? Наверное, о событиях в стране говорите? — загорелись глаза опера.

— А хрен ли мы в них секем? У нас что, радио над шконкой? А если б и висело, до него мне, когда вся жопа в поту и в мыле после работы? Дай Бог до утра не околеть! — сорвался Димка.

— Ну да, конечно, устаете. Нормы стараетесь перевыполнять, чтоб по половинке выйти. Это понятно. Но я бы сумел помочь тебе. Если ты мне поможешь, — прищурился оперативник.

— Говорите.

— Там у вас в бараке по бытовым статьям окопались политические. Как мне известно, ты их, как и я, терпеть не можешь. За болтовню. За то, что всякая вошь пытается из себя что-то корчить и ругает власть. Дискредитируя тем все руководство страны, нашу политику. Хотя ничего в этом не соображают. Ведутся ведь такие разговоры у вас?

— Не прислушивался.

— А спрашивали, за что осужден?

— Сам говорил. А чего скрывать? Не общак. Цены не имеет.

— И что сказали ваши, услышав причину ареста и срока?

— А ни хрена не вякнули. Я ж деду про свое трехал. Другие, видать, не легче меня влипли. Даже хари отворотили, — ответил Димка.

— Никто не посочувствовал?

— За сочувствие нынче в длинные ходки берут. Видать, потому и разучились жалеть других, чтоб себя не прожопить, — начал дерзить Шилов.

Опер сделал вид, что не заметил изменившегося тона и явного раздражения зэка. И спросил, улыбаясь, как ни в чем не бывало:

— Ну, а когда они о себе рассказывали, разве никого не ругали?

— Как же не лаяли? Баб своих, что греву мало шлют.

— А власти? Партию? — подсказывал опер.

— Да если б при мне о таком стали бы трехать, я б им хари на жопы повернул. Они, видать, секли про то. Молчат. Ни словом не просираются.

Оперативник сразу поскучнел, на время потерял интерес к разговору.

— Я так надеялся, что они попривыкли к тебе и держатся свободно, откровенно…

— А чего им от меня таить? Не на воле. Все на виду, как в мусориловке, нагишом. Пернуть нельзя, чтоб другие не слышали. Одной малиной дышим. Всяк брех на слуху.

— Тогда я вот о чем хочу попросить тебя. Не обрывай разговоров о политике. Даже сам заведи такой. Подкинь для заправки. Послушай, кто как выскажется, а потом мне скажешь. Договорились?

Дмитрий сжался пружиной.

«Только бы не залупиться, не полезть в бутылку, не показать свое. Ишь, гад, меня мусор в стукачи фалует! Ну и падла», — перехватило дыхание у Димки.

Он откашлялся и ответил, не отводя глаза:

— Ежли я не день, годы, трандел всем на локаторы, что политиков и треп о них на дух не держу, кто поверит, что я ни с хрена переделался в фрайера? Враз усекут, стукачом стал. А мне это — западло! Я — фартовый! У нас за такое жмурят с ходу.

— Ты мне, я тебе услугу окажу. Пораньше на волю выйдешь. Кто узнает о том? Ты да я!

— Не-е, начальник! Мне не то стучать на трепачей, я б их придавил. Норов у меня такой — паскудный. Чуть о политике — даже усталый проснусь и кентель в задницу трепачу вгоню. Видать, у всех фартовых, как болезнь, недержанье кулаков на брехунов. Ну, а коль в бараке ни у кого мурло в козью морду не скручено — про политику не ботают. Это верняк. И не на-смелятся, покуда я там дышу. Чуть что, жевалки из жопы торчать будут. Они меня знают по бараку политических. Я там много не звенел, отпиздел падлюк славно. Зато и поныне ни один фрайер в локаторы не воняет.

— Значит, не хочешь мне помочь?

— Не могу. Нутро мое фартовое! Не сучье. Другого поищите. А я — линяю, — встал Димка.

— Ты что же это, иль забыл, что уйти отсюда только с моего разрешения можешь? — сузил глаза опер. И, хлопнув по столу ладонью, добавил ледяным тоном: — Хватит кривляться! Не баба, чтоб уламывать. Второй срок тянешь. Шевели мозгами, для чего вызвал. Ишь, какой торопливый стал! Иль думаешь, что трамбовку у политических мы забыли, спустили ее тебе задарма? Иль снова тебя к ним кинуть, чтобы они все вспомнили и учинили бы разборку ночью?

— А мне плевать! Хоть сам к ним нарисуюсь! Пуганый я. Нынче ссать нечего стало.

— Не распускай хвост, Шило! Туда ты если и вернешься, только через шизо! Либо договоримся…

— Трехал я уже. В стукачи — не сфалуюсь. Кранты на трепе! — настаивал Димка.