Эльмира Нетесова - Макарыч

Макарыч осмотрел Серого, похлопал по шее. И сказал Кольке:

— Постарел наш лешак. Видать, другова заводить придетца. Отжил. Время его подоспело.

Серому обидно стало. От зимовья так рванул, что Макарыч чуть душу не потерял. В вожжи клешем впился. А конь знай свое — несет телегу, того и гляди сам себе язык откусит.

— Тпру! Ш-ш-шалай! — кричал хозяин. Конь понял, Макарыч озлиться может, и пошел тише.

— Сани ба на такую пору, да сбить недосуг, — пожаловался Макарыч.

— Подожди, может, купим, чего надрываться одному. Я скоро работать стану.

— Ты об сибе знай…

— Может, перебираться придется, а? — спросил парень.

— Куды жа?

— Ко мне поближе. Я не знаю, куда пошлют.

— То дело долгая, — прервал Макарыч. Внезапно погода белой канителью вздыбилась.

Снег пошел крупный, хлесткий. Дорогу пеленал натепло. Что младенца. Складки заглаживал. И откуда он взялся, этот ветер? Точно в канаве, примороженный, захолонул. Не выдержав, выскочил и давай бегать, летать, греться. В самое нутро дышал колко. На лица снегу накидал. Забавлялся. Вот уже и неба не видно. Дорогу и подавно. Серый шел медленно. Чутьем путь угадывал. Знал — досела уже недалече. Но именно этот отрезок пути самый коварный. Сбиться, что зайцу в снегу спрягаться.

Макарыч с Колькой из телеги вылезли. Брели впереди. Так и коню легше и дорога верней.

Сколько они шли? Казалось, прошла вечность. Но вот у ног Серого собачонка крутнулась. Сельская. Видать, конуры своей не имела. Скокнула в сторону. Макарыч за ней. Собака и привела к дому. Лишь ночью лесник и Колька в себя пришли. К утру пурги как не бывало. Решили ехать дальше.

К зимовью Акимыча добрались лишь на следующий день. Колька задумчиво смотрел на седую голову избушки, кривой порог, осевшие в землю окна. Заметно сдал дом за прошедшие годы. Макарыч терпеливо наблюдал за парнем. А потом не выдержал, прикрикнул сердито:

— Ну што, ровно петух на нашести топчисси? Валяй в избу, — подтолкнул Кольку к порогу.

Тот чуть лбом дверь не вышиб. Влетел, что из рогатки выпущенный. В темноте что-то по-бабьи вскрикнуло. Шаркнулось в угол. Колька подскочил, всмотрелся. Из угла на него старуха глядела. Трясучими пальцами мелко крестила беззубый рот и со страху молола несусветное:

— Сохрани, святой Миколай, от соблазнов и убивц…

От порога грохнул хохотом Макарыч:

— Што ты несешь, курица яловая! Неужто на тя блазнитца хто? Где Акимыч, сказывай?

С печки высунулась борода Акимыча.

— Живой! Старой греховодник! — ухмылялся Макарыч, помогая старику достать ногами лавку.

— Живехонек, слава Богу…

— Мы вот с Колькой к тибе!

Акимыч всмотрелся в темноту избы. Не веря глазам, посеменил, спотыкаясь, к Кольке.

— Доброво здравия, внучек!

— Здравствуй, дед, — дрогнул голос у парня.

— Какой могутнай! Ты бы сел. А то я и не вижу тебя. Больно дли н най сделался.

Мужчины сели. Старуха на печь вскарабкалась.

— Ето што? Заместо кошки?

— Разве она схожа с ней? — удивился Акимыч.

— Оженилси?

— Господь с тобой. Живет вот тут и ладно. Она мне не помеха, я ей тож.

— А пошто тут? Аль свово дому нет?

— Был. Ноне нету. Сын на хронте сгинул. Невестка взамуж пошла. Старуху и согнала со двора. А в ней, окромя тово сына, никовошеньки по свету нет.

— Знать, заместо хозяйки взял?

— Набалаболишь…

— А че? То не грех! Баба в избе спокон веку, што домовой надобна. И место на сон пригреит. И по дому справитца.

— Будет тебе.

— Че будить-то? Ты с печи — она на печь, — прищурился Макарыч.

— Ты, внучок, не слухай. Нихто мне Авдотья, принял, штоб при смерти глаза закрыла. Да в земь спровадила. Да и когда словом живым перекинемся. Все легше.

— Пужливая она в тибе. Ишь на печку

сиганула. Ровно зверье завидела.

— Забижали ее шибко. Вона внуков взрастила. Они и не наведают. Позабыли старую.

— Ну, то дело ихнее. С их и спроситца. А ты свое дело знай. Векуй мужичьи, коль сама баба пришла.

— Я ее привез сюда. Хто б взял? В кажном доме своей беды пропасть. На што чужое нужно?

Колька подошел к печке, заглянул на лежанку. Старуха уткнулась в подушку. Тряслась всем телом. Видно, плакала.

— Вылезай, бабка! Познакомимся! — тронул он ее за сухой локоть.

— Погодите малость. Я чуть отыду, — еле слышно отозвалась та.

Колька искренне обрадовался. Хорошо, что дед теперь не один. Все есть кому за ним присмотреть. От себя не скроешь. Часто он вспоминал Акимыча. В душе давно простил его, понял. А теперь успокоился. И почему-то совсем не странно, что вот сейчас дед живет не один. Как все люди.