Эльмира Нетесова - Макарыч

— То-то лихо.

— Чево лихо?

— Ведь помешанный. Худо ему.

— Со страху и с ведмедем худо стрясетца. Небось на коровники главнай не спужалси. На саму танку ходил. Жег их, окаянных.

— Тот? С лицом горелым?

— Ну да. Сказывают, и ноне на хронт просился. Дажа ездил куды-то. Председателя просил за ето похлопотать. Вот то мужик!

— А танка — что?

— Сказывают, машина. Навроде той фырчалки, што с Колькой приезжала.

— Батюшки светы, она же сатана безглазая!

— Дак там она, поди, не единая была.

— А задавила б? Тогда?

— А, мать, про то и толкую! Истый мужик ничево не пужаитца.

— У нево же дети…

— Шесть душ.

— Об их думал?

— Нешто нет?

— Зачем же на смерть шел?

— Штоб дети ево ерманцу не достались.

— На что они ему?

— Вот то-то и оно. Сколь малых перебил за войну! Норовил все семя под корень поизвести.

— Господи, Господи, сбереги невинных. Накажи окаянство, — зашептала Марья.

— Тот мужик, как выпьет, набычитца и молчит. Иной раз горелой лапой собьет слезу, уставитца на бутылку и зубами заскрежещить. В сорок годов голова вся в снег. И не смотри, што такой ране- тай, в руках ево все крутитца. Ровно и на хронте не был. Жаднай до работы. Как конь работает. Слыхивал, председателю ен первая подмога.

— Дай Бог ему здравия и долголетия.

— Дай Бог!

— Сказывают, у ево родителев немцы повешали, старых вовсе. И братов постреляли. Мужик попервах на рожон лез без толку. Потом стал по уму битца. Много ранет был.

— Ну где же его так покорежило?

— Под танку близко подлез.

— Зачем?

— Промахнутца не схотел. Танка над им и загорелась.

— Хоть бы скорей война кончилась!

— Слыхала ж в сельсовете, што ворога погнали из Рассей? Нам с тобой в избу сулили радиву про- весть.

— На что морока, мы — старые, и так проживем.

— Свет дадутъ, свечей не надоть станить.

— Як ним свычная.

— Можа, с харчами полегшаит?

— Твои б слова да Богу в уши.

— Не мои, властей.

— Скорей бы.

— Я вот думаю, председатель шибко просил детве подмочь, на охоте доле побыть нынче. Ребятня без мясу сидить. Схудала вконец.

— Куда тебе нынче!

— Малым помочь — Божье дело.

— Один-то как же?

— Ас кем?

— В селе подмогу испросил бы.

— Не до таво им.

— Тебе до всего.

— Ладно, мать, не причитай. Ты, давай, по дому правь свое. Ить покудова ведмеди в берлоги не полегли, мерекаю, схожу с толком.

— Ох, отец, не стоило б, — вздохнула Марья. Но отговаривать мужа больше не стала. Поняла — неспроста весь разговор затеял. Про мужиков, про званье их. Враз-то и не почуяла. А теперь знала — отговорить Макарыча она не сможет. Ничто его не остановит.

Лесник поглядывал на жену. Понял — встревожилась, хотел успокоить:

— Не впервой, чево спужалась?

— А чему радоваться? Сколько ходишь — покою мне нет. Глаз сомкнуть не могу.

— Зря эдак.

— Не все ж обходится ладом.

— И худова не было.

— В тайге-то болел сколь раз? Как же худа не было?

— От таво и в избе не убережесси. Домой-то я завсегда своим ходом верталси.

— В избе догляд.

— Там сам сибе выхожу.

— Коль на больного тебя зверь наскочит?

— И то от судьбы.

— Господи, сколько мужиков в селе, а как что, в раз тебя в помощь.

— Не вой. Осерчаю.

— Надолго хоть собраться порешил?

— На неделю, не боле.

— А куда пойдешь?

— К Мачехе.

— О Господи! — уронила голову Марья.

В эту ночь она снова не спала. Вскакивала с лавки, подходила к мужу. Смотрела на пего, боялась разбудить своим дыханием. А сердце, ошалелое сердце билось так, что вискам было больно.

Знала она, что не только из-за председателевой просьбы уйдет муж на охоту. Чуяла ее душа, — тоскует он в дому. Не хватает ему внуков. Чтоб радовали они его своим смехом, играми. Без них, как ни смейся, себя не обрадуешь. Просила Марья Бога сделать эту ночь подлиннее, а если можно, не пустить мужа в тайгу на медведя.

— Не след ему в такие леты Божью тварь губить. Пускай в избе делом займется.

Но иконы смотрели на нее холодно, непонимающе. В слезах села она у постели мужа. Слушала, как бормочет он. Всхрапывает во сне.

— Сохрани тебя Бог, — шептали ее губы.

Марья не заметила, когда рассвело. Макарыч проснулся внезапно. Понял: жена не спала. Хотел отругать, да увидел, той не до этого. Сдвинув бров и , засобирался. Марья помогала.

— Вот ить скажи тебе правду — измаисси, вдругорядь промолчу, — пробурчал лесник.

— Меня проведешь, а душу-то как?

— Твоя душа — ровно заячья.